Читать книгу - "Бесконечность не предел - Василий Головачев"

— Из какого?

— Я так и не смог этого узнать. Думаю — откуда-то из Первоцифр, третий или четвёртый.

— Это же легко проверить.

— Вот третий и четвёртый превалитеты мне как раз и недоступны. А это означает, что мои «родичи» в них либо умерли естественным образом, либо…

— Их нейтрализовали Охотники.

— Совершенно верно, дружище, другое объяснение подобрать трудно.

— Сказал бы мне, я бы проверил через своих.

— Уже не имеет смысла проверять, я и сам могу это сделать, внедрив ПСС в любого соседа.

— Так выясни.

— Во-первых, это неэтично, использовать людей без их согласия, во-вторых, — Дмитрий Дмитриевич сморщился под взглядом гостя, — не поверишь — боюсь!

Таглиб кивнул, захрустел орешками.

— Я тебя понимаю. Много лет назад, когда я только начинал путешествовать «по мозгам» своих «родичей», тоже пугался, натыкаясь на «чёрные дыры» — там, где положено быть сознанию человека. До сих пор не знаю, куда подевались «братья» из доброго десятка числомиров. Одно время даже хотел заняться расследованием, но закрутился и ничего не выяснил. Однако извини, ты начал о своём детстве.

— Да, детство, — вернулся к теме воспоминаний Дмитрий Дмитриевич. — В мои годы была популярна песенка: «Куда уходит детство, в какие города…», хотя в моём понимании детство не уходит от нас никогда, просто изменяется со временем, а умирает лишь со смертью друзей.

— Ты заговорил как лирик.

— А я в душе и есть лирик, несмотря на все математические пристрастия. В детстве я очень боялся смотреть в зеркало, постоянно казалось, что увижу что-то страшное за спиной или то, чего быть не должно. Был пик этого ощущения, когда мне стукнуло двенадцать лет. К маме дальний родственник приехал летом, я встал поздно, пошёл умываться, глянул в зеркало и обомлел: там какой-то жуткий упырь стоит бородатый! Я побелел, позеленел, слова вымолвить не могу, только мычу. Ну, он понял, что я испугался, маму позвал… но потом я долго вспоминал и видеть его не мог: сяду есть, а он вроде рядом за столом — чёрная фигура, смотрит тяжёлым взглядом.

— Каждый из нас чего-то пугался в детстве.

— Не могу сказать, что я сильно впечатлительная натура, однако отходил долго, подозрительно разглядывал пустые стулья, искал призраков, а смотреться в зеркала до сих пор не люблю. Математика помогла отвлечься, я с шестого класса лицея пошёл в математический кружок, увлёкся лингвистикой, геометрией, числонавтикой, перестал рефлексировать. Стал собирать многогранники из кусочков древесины и таким образом добрался до формологии. Ну а дальше всё пошло закономерным путём. В тридцать три года я впервые совершил переход в голову «родича» из десятого Ф-превалитета.

— Напугал?

— Больше напугался сам. Мой визави в десятом числомире оказался очень далёк от математики, там он служитель Федеральной системы исполнения наказаний, тоже учёный, профессор, лекции читает в универе, но — по психологии. Он вычислил меня мгновенно, пришлось бежать. Хотя впоследствии я с ним беседовал и во всём признался.

— Мне редко встречались «родичи»-учёные, можно сказать — ни разу, всё больше монахи, религиоведы, торговцы и киллеры. А почему ты увлёкся формологией? А не чем-нибудь менее экзотическим и более экспрессивным? Сейчас столько новых видеоигр рекламируется, да ещё с эйдоэффектами, с эффектами присутствия.

— С детства не увлекался играми, не считая подвижных — футбола и волейбола. Больше читал и мечтал, рисовал хорошо, несколько картин сохранилось акварельных — пейзажи иных планет. Но потом всё заняла математика. В начале века мне довелось увидеть церковь Саграда Фамилиа в Испании, куда я попал с отрядом лицеистов. Тогда только-только отменили визы, и все ринулись на экскурсии в Европу. Форма церкви меня так поразила, что я начал искать подобные геометрические экзерсисы в Сети. Мой учитель математики, который вёл кружок, был знаком с академиками Барашниковым и Ломдау, которые разработали иерархию строения Вселенной как геометрический объект, и мне довелось слушать их беседы. Я балдел от раскрывающихся передо мной горизонтов! С колотившимся сердцем воспринимал таинственные термины: теорема Фробениуса… кватернионы… некоммутативные алгебры… финслеровы пространства… До сих пор помню афоризм Кронекера, который привёл в беседе Барашников: «Целые числа созданы Господом Богом, всё остальное — дело трудов человеческих». Кстати, реальная Вселенная действительно может быть объяснена геометрической структурой, так как теория Барашникова-Ломдау точно предсказала семейство бозонов Хиггса, зеркальные фермионы и аксионы — частицы тёмной материи.

— Для меня эта уходробительная терминология — тёмный лес, без всякой тёмной материи, — признался Таглиб со слабой улыбкой. — Я не физик и даже не математик, я юрист, и то бывший.

— Не прячься в раковину юриспруденции, — погрозил пальцем Дмитрий Дмитриевич. — Ты не смог бы стать формонавтом, не будучи математиком.

— А вот и ошибаешься, стал. Просто мне достался толковый наставник, передавший мне свой опыт, знания, а главное — эргион. Без этого я был бы никто, юрист либо адвокат, коих в миру пруд пруди.

— Никогда не интересовался: у тебя эргион из камня?

Таглиб достал из кармана небольшую золотистую коробочку, раскрыл.

В коробочке на синей бархатной подстилке лежал сверкнувший зелёными и жёлтыми искрами небольшой, с детский кулачок, многогранник, внутри которого виднелся ещё один, а в нём — совсем крохотный четырёхгранник.

— Змеевик?

— Гелиодор^[18].

— Тонкая работа. Прямо-таки произведение искусства! У меня они либо из ясеня и полевого шпата, либо из уральского малахита. Но в глубинах Бездн лучше всего их собирать из металлических штырьков, желательно — из серебра, платины или ниобия. Остальные материалы не годятся, плывут, как пластилин, я пробовал.

— Глубоко?

— Ниже тысячного.

— Я опускался глубже.

— И я бывал глубже, осмелился даже копнуть ворон.

— Что, какой ворон?

— Число десять миллионов по-древнерусски называлось ворон.

— Странные у вас, русских, названия.

— Почему странные? Очень даже естественные, несущие сакральный смысл, точно привязанные к месту или действию. Ворон, к примеру, весьма близок к описанию эффекта взлетающих птиц. Видел когда-нибудь, как взлетает в поле стая ворон?

— Нет.

— Эх, тьма египетская, — сокрушённо качнул головой Дмитрий Дмитриевич, — у вас ведь одни пески да горы, откуда полям взяться со стаями ворон?

— У нас оазисы есть.

— Оазисы — не русские поля. — Дмитрий Дмитриевич вернул увесистый, несмотря на кажущуюся хрупкость, эргион. — Откуда достал гелиодор? Этот камень, по-моему, только в Африке добывают.