Читать книгу - "Записки человека долга - Александр Бушков"

– Нет. Где он, я не знаю. Это страшно, но впечатление такое, что мы им больше не нужны.

– А вам не представлялось случая услышать, о чем они говорят между собой?

– Они стараются, чтобы таких случаев нам не представилось.

– Эта змея… – сказал я.

– Ну да, она жила в саду месяца два.

– В саду? – искренне удивился я. – И вы…

– А что я могла сделать? Он мне сказал… свысока так посмотрел и сказал, чтобы я не боялась, что она не укусит и не заползет в дом. В самом деле, я ее почти не видела. Говорят, ОНИ очень любят животных. Всех.

– И кошек, и собак, и людей… – сказал я. – А книги они читают? Что вы можете сказать об уровне их знаний?

– Поймите вы! – почти выкрикнула она. – Хорошо, если я с ним раз в неделю переброшусь двумя словами!

– Простите. Ради бога, простите. Но ситуация… А что еще, кроме любви к животным?

– Рассказывают разное. Будто у них есть в окрестностях города места, куда они летают на свои сборища. Летают по воздуху. Будто они сами могут превращаться в животных.

– И передвигать взглядом предметы?

Об этом было упомянуто в докладе Лонера. Правда, сам он этого не видел – кто-то рассказал.

– И передвигать предметы, – кивнула Анна, ничуть не удивившись. – И становиться невидимыми. И будто бы они не наши дети, а подменыши, которых нам подсунул дьявол или эриданцы. Если бы вы знали, сколько слухов и россказней ходит по городу… Расспросите вашу блондинку.

– Ого, – сказал я. – Которую?

– Ту, с которой вы были в «Волшебном колодце». Вас там видел один мой знакомый.

– А что блондинка?

– Говорят, что она имеет какое-то отношение к здешнему… к здешним чудесам. Некоторые ее боятся.

– Значит, к чудесам имеют отношение и взрослые?

– Говорят… Это подруга Регара, есть такой астроном, о нем тоже говорят разное, особенно после случая с Харелом Тампом – они были друзьями…

– А кто такой Харел Тамп? Ну-ка расскажите!

– Жутковатая история…

История действительно была жутковатая. Харел Тамп, инженер-электронщик, знакомый знакомых Анны, спокойный, веселый и уравновешенный человек, позавчера застрелил свою беременную жену, в которой души не чаял. Абсолютно немотивированное убийство, и по городу со скоростью верхового лесного пожара пронеслись идиотские и жуткие слухи, которые Анна даже пересказывать не хочет. Тамп содержится в местной тюрьме, идет следствие, опять-таки обросшее вымыслами…

Это хорошо, что в местной тюрьме, подумал я. Нужно немедленно его увидеть. Лучше ошибиться, чем проморгать. Убита беременная. Беременность – это ребенок, а дети… Все, что связано в этом городе с детьми, пусть даже не родившимися, заслуживает внимания. Правил игры нет, я волен устанавливать их себе сам. И все тут. И пусть я потом буду выглядеть дураком…

Я тут же позвонил Зипперлейну из своей комнаты. Моя просьба насчет тюрьмы особенного восторга у него не вызвала, скорее наоборот, он немного обиженно напомнил, что от него требовали соблюдать полнейшую секретность, а о какой секретности может идти речь, если я собственной персоной заявлюсь в тюрьму? Я постарался объяснить ему деликатно, что старше его по званию, обладаю определенными полномочиями, а обстоятельства и условия игры могут меняться, и я уверен, что это как раз тот случай…

Он согласился. Что ему оставалось? После короткого раздумья я вставил обойму и сунул пистолет в карман. Вышел из комнаты, из дома, из сада, пошел по тихим, по шумным улицам. Настроение было сквернейшее. Мне не привыкать терять друзей, но гибель Лонера и Некера случилась словно бы не по правилам, она была неправильная, стояла особняком от всего, что до сих пор скрывалось за стандартными формулировками «погиб при исполнении служебных обязанностей»…

Вскоре я вышел к условленному месту и увидел голубую малолитражку Зипперлейна.

– Итак, комиссар? – спросил я, усевшись рядом с ним. В профиль он еще больше напоминал печального коршуна.

– Мы едем в тюрьму, – обнадежил он. – Надеюсь, у вас серьезные основания нарушать правила игры?

– Как бы нам вообще не пришлось отказаться от правил игры, – сказал я. – Под личиной дурачка-репортера я много не наработаю (я не сказал ему, что и так уже раскрыт). Нет, я не собираюсь вешать на грудь табличку со своей фамилией и должностью, но что-то нужно менять… Как вы расцениваете историю с Тампом?

– Обычная житейская драма.

– Речь идет о ребенке, пусть и не рожденном, а дети…

– Пустяки, – сказал он. Слишком поспешно сказал.

– И это позиция полицейского офицера? – спросил я. – Абсолютно не мотивированное убийство, а это всегда странно…

– Как вы поступите, если окажетесь перед глухой стеной, которую невозможно обойти или взорвать?

– Поищу калитку, – сказал я.

– А если калитки нет? Мы здесь стоим перед стеной, давно разбили о нее кулаки, а кое-кто и головы…

– Понятно, – сказал я. – Вы признаетесь, что увидели в случае с Тампом Нечто, но боитесь, что окажетесь бессильны что-либо выяснить… Что он говорил на допросах?

– Орал, чтобы его повесили… Вот, возьмите. Сделали специально для тюрьмы.

Он положил мне на колени бордовое удостоверение криминальной полиции, украшенное моей фотографией, заверенной двумя печатями. Очередная вымышленная фамилия в сочетании со званием старшего инспектора.

– Комиссар, что вы знаете о проекте «Гаммельн»?

– То же, что и все, – сказал он.

– То есть?

– Знаете что, поговорите вы об этом с мэром. Родилась эта светлая идея в его аппарате, они сами запрягли ученых и курировали всю работу до завершения проекта. Разумеется, в контакте с вашей Коллегией, как вы знаете.

Я ничегошеньки не знал, но не рассказывать же комиссару, что мне всего лишь подсунули альбом газетных вырезок о чудесах города и краткое изложение ученых дискуссий. Я и понятия не имел, что существуют некие проекты. Честно говоря, с таким я еще не сталкивался. Скрывать от офицера моего ранга материалы, касающиеся операции, которую ему предстоит отработать, – нечто ненормальное. Значит, у Святого Георгия были на то свои причины…

Зипперлейн тормозит перед железными воротами, и створки начинают медленно раздвигаться. Тюрьма выглядит как все тюрьмы, к сожалению, сохранившиеся еще на планете, – угрюмые здания с зарешеченными окошечками и вовсе без окон, ни клочка живой земли, сплошной бетон и асфальт, спирали проволоки по гребню высоких стен, сторожевые вышки.

Мы сдали на контроле оружие и направились к главному корпусу, эскортируемые сержантом в голубой униформе. Из вольера на нас залаяли здоровенные овчарки. Каждый раз испытываю досадный стыд и мучительную неловкость, шагая по этим коридорам. Немало народу попало сюда в результате моих трудов, но от этого не легче – всегда кажется, что мы работаем плохо, что все, кому надлежит здесь сидеть, еще сюда не попали…