Читать книгу - "Гадюкинский мост - Ростислав Марченко"

Пока личный состав, повторяя себя в моей предыдущей жизни, изрыгал перлы обесцененной лексики, я неподвижно сидел в люке и размышлял над ситуацией.

Ситуация не радовала, собственно вывода можно было сделать два: или я решительно свихнулся и меня сейчас в палате с белыми стенами мучают галлюцинации, или все гораздо хуже и мое подразделение находится в самом центре некоего эксперимента, причем не факт, что Господа Бога или нашей цивилизации. Верить в первую версию не хотелось, и в качестве рабочего был выбран вариант научного эксперимента неких инопланетных негодяев. Третьей версией являлась мистика, но за неопознанностью отношений Господа нашего и Врага рода человеческого она отошла в разряд запасных. Ни суровым праведником, ни сильным грешником я себя не ощущал, соответственно веры в превращение в центральную фигуру известного противостояния как-то было немного, не в голливудский же фильм меня занесло, в конце концов.

Желание взять за глотку и медленно, медленно, медленно удавить яйцеголового инопланетянина, ставящего надо мной и моими людьми такие эксперименты, все больше и больше одолевало меня. После выстрела в лицо все возможные изучения граней прошлого виделись мне глубоко в гробу, тем более что ни о каких приятных бонусах участия в данных событиях и речи не шло. Во всяком случае, звероподобный, весь заросший жестким черным волосом чемпион батальона по гирям и мой замкомвзвода старший сержант Бугаев точно не смотрелся адекватной заменой прелестной Эмили Блант^[19].

Все время приведения подразделения в порядок и обсуждения происшествия меня одолевало тихое бешенство, которое надо было куда-то выплеснуть, и гитлеровцы были для этого идеальным вариантом, тем более что проблема нашей легализации опять-таки вставала в полный рост. И я уже точно знал, что надо было делать, хотя народу мое знание показывать совсем не стоило во избежание совершенно лишних вопросов. Уж хоть на это у меня мозгов хватило.

Попытка ради эксперимента внести изменения в предыдущий вариант обсуждения нашего положения тоже прошла просто прекрасно:

– А не кажется ли вам, бойцы, что местность вокруг нас какая-то знакомая, только кустов и дерева всякого наросло побольше?

– Так и есть! – радостно включился в обсуждение, как я уже знал, обдумывавший ту же мысль старшина из ВМО. – Я тут не раз ездил, линия холмов вокруг одной и той же будет, чуть дальше речушка с мостиком. Его все вспомнят. Да тут не так местность изменилась, сколько смена времени года с толку сбивает. Там грязь, а тут цветёт всё.

– Сергеич, ты не ошибаешься? – Петренко, как и в прошлой жизни, заинтересовало мнение подчинённого.

– На память не жалуюсь, я здесь и летом ездил. А вообще, Дмитрич, доедем до речушки – сам во всём убедишься, что сейчас воду в ступе толочь. Тут только дорога чуток в сторону ушла.

Эксперимент прошёл удачно. Как можно сделать выводы, ситуация, в которую я попал, обещала быть весьма пластичной. Одна фраза, которую я в прошлый раз не говорил, и вот оно, совершенно другое по содержанию обсуждение. А это значит, что любое изменение моих действий касательно предыдущего варианта событий равно изменению реакции окружающих, включая противника, на них.

С одной стороны, этот эксперимент показал, что у меня дела обстоят очень хорошо, с другой – крайне плохо. То есть, если я повторю удачную закладку на легализацию на хуцпе в госпитале, это определенно прокатит. Однако, если проявлю какую-то неуверенность, позволю себя в чем-то заподозрить, а потом и начну шляться один вдали от своих «танков», меня могут попытаться повязать, а то и атаковать эти самые «танки». Потом же – разоружение, разборки, немцы, захват госпиталя и техники, спецлагерь и обработка специалистами абвера и гестапо, у которых – можно на иное не надеяться – заговорят даже камни. Это в случае, если понявшие, как ошиблись, особисты перед захватом госпиталя нас прямо в темном чулане не постреляют, чтобы фашистам не передать.

Меня во времена оны разубеждали в подлинности расстрелов НКВД заключенных при невозможности их эвакуировать в этом же 1941-м, но как-то вяло и неубедительно на фоне сканов с советскими и немецкими архивными реквизитами. Стать нечаянной жертвой чужого профессионализма – да ну его на хрен. Я сам кого угодно в таком случае перестреляю, до «самого эффективного менеджера столетия» включительно. Рокоссовский после лагеря чуть ли не до конца жизни нигде не расставался с пистолетом – «если за мной опять придут, без боя не сдамся»^[20], а кто я такой, чтобы не расти на примерах великих?

Так что как бы не виляла ситуация от моих действий, сдавать оружие можно только в глубоком советском тылу, где немцы нас точно не достанут. А кто считает иначе – нечаянный пособник врага, который должен молиться, что с ним не поступят, как он заслуживает. И тут нельзя думать по-другому, слишком многое на кону стоит.

Теперь по схемам общения с личным составом. Выдавать знания из предыдущей жизни, как я уже сообразил, точно не стоит. У всех оружие, люди решительные, заподозрят, что эксперимент проводится надо мной одним, а не над всеми, так и пристрелят, чтобы посмотреть реакцию. И что мне потом – сидеть на тучке и жаловаться на идиотов, если рекурсивка откажет? Так что сидим и не отсвечиваем, выдаем осведомленность в будущих событиях, только когда очень припрет.