Читать книгу - "Модус вивенди - Дарья Кузнецова"

— Сиди уж, не дергайся, мне все равно нельзя пользоваться мозгописцами, — поморщился он и, придвинувшись ближе, без спроса взял со стола нейроконтакт компьютера. Почти нестерпимо захотелось поинтересоваться, не по причине ли отсутствия мозга возникли такие ограничения, но я волевым усилием сдержалась, а мужчина тем временем продолжил: — Загрузи там что-нибудь поинтереснее, отчеты о вскрытиях хотя бы.

Я молча уложила следующий клык в предназначенное для него гнездо и принялась прилаживать на голову энцефалограф, внешним видом очень напоминавший эдакую шапочку, связанную крючком из тонкой разноцветной проволоки. Очень не хотелось погружаться в работу с прибором в присутствии не внушающего доверия постороннего лица: во время этой работы внешние рецепторы отключаются полностью и мозг сосредотачивается исключительно на внутренних процессах организма, но выбора у меня не было. К тому же я надеялась, что при всей своей наглости Ветров не настолько беспринципен, чтобы как-то пользоваться моей временной недееспособностью.

По странному совпадению информация на данном носителе включала в себя как раз сведения по биологии варов, практически как и заказывал гость.

Кредит доверия Одержимый оправдал. Когда сеанс работы с прибором был окончен и я вернулась в реальность, вновь обретя возможность видеть, слышать и осязать, мужчина вел себя вполне прилично. Компьютер он забросил и сейчас с интересом изучал обстановку кабинета. Впрочем, изучал неожиданно вежливо, в шкафах не копался и ограничивался поверхностным осмотром.

— Странный выбор литературы для дипломата, — со смешком сообщил он.

— Как вы определили, что я уже слышу вас? Вы же стоите спиной? — поинтересовалась я, не спеша менять положение. Правильная моторика и координация движений восстанавливалась предпоследней, дольше наблюдались трудности только с памятью и в принципе мышлением.

— Какая разница, — отмахнулся он. — Так зачем тебе эти книги? На досуге изучаешь военное дело?

— Эти книги принадлежали отцу, он очень их любил, — вяло пояснила я.

— И кто же у нас отец? — с той же насмешкой уточнил ротмистр.

— Как нетрудно догадаться, Чалов Аркадий Андреевич, — так же невозмутимо ответила я, пытаясь хотя бы предварительно утрясти в голове полученную посредством энцефалографа информацию.

— Генерал-фельдмаршал Чалов? — резко обернулся Ветров, вперив в меня очень пристальный и непонятный взгляд.

— Он самый, — слегка кивнула я, прикрыв глаза. — Я бы не сказала, что это страшная тайна.

— Я не знал, что у него были дети, — голос ротмистра прозвучал задумчиво и озадаченно.

— У него один ребенок, — педантично поправила я. Это была не то чтобы больная тема, но грустная: об отсутствии у меня братьев и сестер я переживала с самого детства, но мечты так и остались мечтами. — Это что-то меняет?

— От чего он умер? — проигнорировав мой вопрос, уточнил Одержимый.

— Сердце, — так же ровно ответила я. — Вы не могли бы некоторое время помолчать? Мне необходимо собраться с мыслями.

К моему искреннему удивлению, мужчина действительно оставил меня в покое. А я вместо работы задумалась, что говорить гадости — это тоже своего рода талант, и, похоже, Ветров обладает им на грани гениальности. Я готова была поручиться, что именно сейчас он не ставил себе целью спровоцировать меня или вывести из себя, но удивительно точно умудрился зацепить две из трех самых болезненных для меня тем; третьей была смерть матери.

Нет, на самом деле, если копнуть глубже, тема была одна: одиночество. Наверное, его можно было назвать проклятьем нашей семьи. Оно убило мать; верная женщина способна ждать очень долго, вот только не всякое здоровье способно это самое ожидание выдержать. Анна Чалова была очень доброй и ранимой особой, и она просто не выдержала изматывающей тревоги за жизнь мужа. Одиночество убило отца. Официальное заключение говорило о сердечном приступе, но я-то знала истинную причину. Полный сил и энергии мужчина, получив отставку и почетную пенсию, сгорел за какой-то год и превратился в чуть живую развалину, не выдержав потери единственного оставшегося в его жизни смысла — службы. Не сумел найти себе другое применение — и умер от невысказанной обиды и собственной ненужности, а я ничем не смогла ему помочь.

Я, наверное, даже свою работу выбрала именно из-за этого проклятого одиночества — пыталась таким образом получить прививку от извечного семейного недуга.

Волевым усилием отогнав мрачные бесплодные мысли, я все-таки сумела сосредоточиться на насущном. Странно, но Ветров этому процессу не препятствовал и никак в мои мысли не вмешивался. Может быть, выяснив личность отца, которого в армии очень Уважали, проникся заодно уважением и ко мне? Но в этот вариант верилось слабо; Одержимый по первому впечатлению и характеристике совершенно не признавал авторитетов.

Второй вариант был правдоподобнее и тоже вселял определенный оптимизм: ротмистр все же умел разграничивать служебные вопросы и все остальное. То есть систематически отравлять мое существование он будет, но по крайней мере не будет мешать работать. А значит, с его присутствием вполне можно смириться.

Оставалось только надеяться, что своим поведением ротмистр не спровоцирует пару-тройку дуэлей. Это Аристов — дипломат и вообще очень сдержанный мужчина, для которого я — в первую очередь ценный самостоятельный специалист и только потом женщина. А вот если свидетелем подобного поведения Одержимого окажется кто-то еще, все закончится печально.

Надо думать, в бою Ветров тоже нечеловечески хорош, раз дожил до своих лет: в дуэлях он должен участвовать очень часто. Если даже он не бывает в более-менее приличном обществе, то в любом случае общается с офицерами, и мало кто из этих господ потерпит такое к себе отношение.

Все-таки интересно, кому и что он пытается таким поведением доказать? Попросту привык к такой манере общения и не желает что-либо менять? Слишком себялюбив, чтобы кому-то спокойно подчиняться? Демонстрирует протест против общего несовершенства мира? Мстит за какие-то детские обиды? Или — чем бес не шутит — в самом деле ищет смерти? Как-то все это… странно для офицера такого опыта и ранга. И мелочно.

Впрочем, решать проблемы Ветрова я точно не собиралась. В конце концов, может, у него просто нелады с психикой, и тут поможет только врач-специалист, или даже он уже не поможет: не стоит забывать, что я имею дело с Одержимым.

Зато у меня будет хороший дополнительный стимул решить поставленную цесаревичем задачу в кратчайшие сроки.

Когда я через некоторое время окончательно отошла от последствий использования энцефалографа, в кабинете ничего не изменилось. Ветров сидел в кресле, сквозь тонкий тюль штор почти не мигая глядя в окно. Вид он при этом имел совершенно отсутствующий. Бросив взгляд на циферблат старинных напольных часов, стоявших в углу возле двери, я обнаружила, что время вплотную подобралось к двум часам дня.

С сомнением покосилась на открытый контейнер с клыками. Неизученных осталось четыре, два из которых содержали информацию по языку. Можно было обойтись без последних, исключительно техническими средствами, но я больше доверяла собственному разуму. К тому же знание языка в противовес синхронному переводу, на мой взгляд, сильно облегчало понимание. Разумеется, в том случае, если человеческие органы были способны различить и воспроизвести нужные сигналы. Но с варами последняя проблема не стояла, надо было только немного поработать над артикуляцией.