Читать книгу - "Город, который сошел с ума - Борис Юдин"

Васильев поздоровался с коллективом, положил свою папочку на место и вышел перекурить. У входа в гостиницу уже стояли тремя кучками духовики – два городских оркестра и один военный. К Васильеву подошёл тромбонист Яша Коган.

– Слушайте, Олег! – начал Коган озабоченно, – Я вот тут всё думаю, думаю…

Может Вы знаете ответ?

– Это смотря какой вопрос, – улыбнулся Васильев.

– А вопрос простой. – обрадовался Яша тому, что нашёл слушателя, – Очень простой вопрос. Я вот всю жизнь играю марши. И только сегодня сообразил, что все наши марши минорные. Вы понимаете, Олег? Все. Кроме «Солдатушки, браво ребятушки!»

– Ну и что? – равнодушно спросил Васильев.

– Как что? – Коган начал было горячиться, а потом неожиданно остыл и махнул рукой, – Хорошо, хорошо! Я уже забыл об этом, раз это никому не надо.

Васильев вернулся в холл как раз во время. Шустрые товарищи в штатском уже перекрыли лифт и лестничный марш, и из коридорной глубины появилось руководство. Михаил Мефодиевич, а вслед за ним и вся группа товарищей, подойдя к дикторам, лично поздравили с праздником. Михаил Мефодиевич при этом распорядился, чтобы в чай дикторам налили побольше коньячку для куражу.

Рявкнули оркестры на улице и Косяков бодро и уверенно начал:

– Внимание, внимание! Говорит Город! Через несколько минут на площади имени Владимира Ильича Ленина начнётся парад Городского гарнизона и Праздничная демонстрация трудящихся Города и района, посвящённая Международному дню солидарности Первое мая!

После этого микрофоны отключили и можно было на время Парада расслабиться.

К Добежалову, подошла горкомовская дама:

– Игорь Николаевич! Поступило указание. Сегодня первой по площади пройдёт колонна ветеранов войны и труда. Вот текст. – она положила перед Добежаловым листок бумаги, – Постарайтесь быть предельно внимательным. Это так важно.

– Хорошо. – согласился Добежалов, – Буду предельно.

Помолчали. Собственно, говорить – то было не о чем. Попробовали чай с горкомовским коньяком. Коньячок был что надо. Потому что после второго глотка Иродиада Шмяк начала интеллектуальную беседу:

– Женщины тоже разные бывают… – в глазах Иродиады стояла неутолимая тоска по настоящему мужчине, – Вот я вчера была у своего гинеколога. Вы не поверите, но он мне прямо сказал, что у меня очень узкое влагалище…

После такого заявления Иродиада Петровна обвела присутствующих взглядом, ища сомневающихся. Но сомневающихся не было. Всем было наплевать на особые женские достоинства Шмяк. Она, может быть, ещё что – нибудь придумала, но горкомовские девочки замахали крылами и звукооператор сказал:

– Врубаю.

Добежалов выдержал небольшую паузу и начал:

– Первомайскую колонну жителей города и района возглавляет группа ветеранов войны и труда. В первых рядах идёт член Коммунистической партии с 1916 года, участник Гражданской войны, латышский стрелок, человек лично охранявший Владимира Ильича Ленина…

В это время на столе вспыхнула красная лампа.

Добежалов переждал пока с трибуны провозгласили очередной Призыв и начал своими словами:

– Во главе колонны ветеранов идёт член Коммунистической партии с 1916 года, участник Гражданской войны…

Загорелась красная лампа и с трибуны понеслось:

– Под знаменем Ленина, под руководством Коммунистической партии – вперёд к победе коммунизма! Ура, товарищи!

Добежалов только пожевал губами, но начал сначала:

– На площадь, возглавляя колонну ветеранов войны и труда, вышел член Коммунистической партии…

Снова красная лампа не дала Добежалову закончить предложение:

– Работники государственного аппарата! Совершенствуйте стиль работы!

Чутко относитесь к нуждам и заботам советских людей!

Добежалов сделал паузу намного больше, чем было нужно и сказал:

– Член уже вышел на площадь!

После этого Игорь Николаевич поднялся и сказав: «А ну вас всех на хер», тоже вышел на площадь.

Горкомовские девочки ничуть не удивились. Моментально поделили тексты Добежалова между дикторами и «машина» заработала. Васильев бодренько читал свои тексты о том какими трудовыми подарками встречает Первомай, выходящий на площадь, очередной трудовой коллектив и думал:

– Вот мне бы, как Добежалову, встать бы сейчас и послать всех. А я не могу.

Не могу – и всё. И, кажется, бояться мне нечего? И понимаю я весь маразм происходящего… А встать и уйти… Не-е-ет! Что – то тут не так. Это на массовый гипноз похоже.

Васильев так углубился в себя, пытаясь понять, почему он не в состоянии прервать эту клоунаду, что и не заметил, как закончилась демонстрация. Автоматически он отметил, что Иродиада, говоря о колонне железнодорожников, вместо подъездных путей сказала подъебные и очнулся только тогда, когда Ника потрясла его за плечо:

– Ты что? Уснул? Я тебе уже четвёртый раз говорю, что вечером собираемся у меня. Посидим, как люди, ради праздничка.

– Да, да! Конечно! Я обязательно… – бормотал Васильев, а сам думал о том, что вот и с привычной компашкой расстаться он не в силах. Ведь, и друзей – то настоящих в этой компашке не было, нет и вряд ли будут. А вот, на тебе! Тянет, как магнитом.

Васильев вышел на улицу и закурил. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Вот так бы и лёг прямо на газон, на котором торчала на палке яркая табличка «Здесь ходит только слон!».

По площади уже катили уборочные машины, сметая ненужные маски с радостными улыбками, гигантские гвозди`ки из гофрированной бумаги и шкурки воздушных шариков. Возле магазина на углу вытянулась вдоль стены змея очереди. Васильев подошёл поближе. Спросил что дают.

– Говорят, что сметану выбросили, – угрюмо ответила женщина с красным бантом на куртке. – Но на всех не хватит.

– Значит не повезло, – улыбнулся Васильев и тут же спросил, А это что?

На площадь въехал трейлер с огромной ёлкой.

– Вы, гражданин, больной, что ли? – окрысилась дама. – Завтра Новый год.

Вот ёлку и ставят.

– Ага. – согласился Васильев. И сам не понял с чем согласился. С тем, что больной или с тем, что завтра Новый год.

Васильев смотрел на насупленные лица, на эту ёлку, которую уже начали краном снимать с трейлера, на суетливую женщину в брюках, наводящую порядок в очереди и думал:

– Это чем же я не доволен? Тем, что измученные бытом, люди не думают о свободе слова и прочей дребедени? Интересно, о чём бы я думал, выстояв вот такую очередину?

И тут Васильев вдруг понял, что если он не уедет сегодня, то он не уедет уже никогда.

– А Вам что нужно, мужчина? – спросила подоспевшая общественница.