Читать книгу - "Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский"

не стихала ни на минуту. Разговоры, взрывы смеха, шум. Появился распорядитель, объявил танцы. Многие стали искать себе пару, а он так и не взглянул ни на одну из юных дам и вскоре ушел к себе в гостиницу.

И завершением этого приятного дня стало то, что в гостинице его встретил человек и с поклоном спросил:

– Вы ли будете рыцарем божьим, коего зовут Иероним Фолькоф?

– Я. Что вы хотели?

– Велено мне передать вам, – незнакомец протянул ему тяжелую сумку и сказал: – От честного человека – честному человеку.

Волков заглянул в нее. Сумка была полна серебра. Кавалер ответил:

– Передайте честному человеку, что мне приятны люди, что держат слово.

На том они и раскланялись.

Он поднялся к себе, лег спать и уснул сразу.

А монахи и мирские судьи вместе с палачами времени зря не тратили, дело у них спорилось. Пока большие люди решали, как будут делить имущество ведьм и воров городских, они дыбой, кнутами, каленым железом, а где и словом добрым уговорили почти всех ведьм раскаяться. И не только ведьм, но и мужененавистниц, воров и разбойников. А на тех, что не желали каяться, давали показания те, что уже сознались, и от их признаний уже ничего не зависело.

И всего упрямствующих осталось две. Монашка Клара, жестокая и сумасшедшая, так сломлена и не была, а на все призывы покаяться только плевала в святых отцов и говорила, что Матерь Божья каяться ей не велит. Ей вырвали ногти на всех пальцах, на дыбе выломали руки в суставах, кнутом распороли всю кожу на спине, кости в ногах переломали ей чулками из сыромятной кожи, а каждое ребро ей прижгли дважды раскаленным железом, но ничего не смогло ее сломить. Разбойники на нее говорили, что она сама пытала жен на глазах мужей, чтобы те принесли ей денег, и убивала женщин, если денег было мало. И при том молилась за спасение душ убитых женщин вместе с рыдающими мужьями, а потом требовала и мужей убить, убить жестоко. А тела, как водилось, таскали в реку Марту.

В городе едва ли кого боялись больше, чем безумную Монашку Клару. Один старый разбойник, что был с ней смолоду, на дыбе сказал, что она извела четыре, а то и пять дюжин людей. И бабы, и дети среди них были. Но Клара так ни в чем и не призналась. Когда железом ее жгли, орала так, что в глазах у нее сосуды лопались, а как только боль утихала, снова бесилась, плевалась, снова Матерь Божью в свидетели брала, что не совершала греха никакого.

А еще ни в чем не созналась сама старая Кримхильда. Никакие палачи ее взять не могли, даже самые искусные. Только кряхтела старуха да выла изредка, и никто из бабенок, что были с ней в приюте, про нее ничего сказать не смогли. Лишь то, что святая она, твердили, а в чем святость ее, и сами не знали. Говорили: нам так благочестивая Анхен сказывала.

Святые отцы не имели представления, что с матушкой им делать, и написали письмо настоятельнице Ордена святой Евгении благочестивой Тильде с вопросом, кем им считать старуху, что содержала приют, праведной или неправедной. И получили ответ удивительный.

Благочестивая Тильда, настоятельница монастыря Святой Евгении и патронесса того же ордена, сказывала, что ни на прецепторию, ни на монастырь, ни на приют с именем Святой Евгении она благословения не давала и что это самозванцы. И просила святых отцов поступать с ними строго. Дабы в назидание.

Отец Николас чесал голову, читая ответ вслух, а потом с удивлением смотрел на отцов Марка и Иоганна и говорил:

– Экую крысиную нору разворошил наш рыцарь божий!

– Истинно, истинно, – соглашались с ним святые отцы. – Адская нора.

Сатанинское место. Ничего святого.

И постановили они после, что старуха Кримхильда есть главная среди местных ведьм, но на всякий случай решили узнать мнение кавалера. Волков, вспомнив видения свои, не сомневаясь ни мгновения, сказал:

– Ведьма она презлая. Едва до смерти меня не довела.

После того сели отцы писать приговор. Более сомнений у них ни в чем не было.

Глава 40

Волков думал, что зря выкинул деньги, наняв сто двадцать солдат офицеров Бертье и Ронэ. Хоть те деньги были не его, а из отобранных у него сундуков, все равно жалел, думая, что лучше бы себе серебро оставил.

Но как только городской суд огласил дату казней и ее утвердил Святой трибунал инквизиции, так кавалер сразу понял, что людей у него очень мало, ведь суд и трибунал возложили на него заботу о порядке в городе, и задание это оказалось нелегким, хотя ему в подчинение передали и городскую стражу, и Волков очень рассчитывал на коменданта Альбрехта.

За два дня до назначенного срока в город начали съезжаться люди со всех окрестных сел и деревень, приплывали из-за реки целыми баржами. Даже в баснословно дорогой гостинице «Георг Четвертый» все места оказались заняты. Вечером кавалер проходил через обеденную залу, так там не осталось ни одного свободного стола, вся окрестная знать тоже съехалась поглядеть на ведьм.

На площади перед ратушей стучали и стучали молотки до самой ночи, возводились эшафоты, телеги везли доски и брус. Народ уже приходил поглазеть. Напротив эшафотов для важных людей ставилась ложа в три ряда, и в первом ряду ее были не лавки, а мягкие дорогие кресла. Волков на ночь поставил там охрану. Мало ли.

А за день до казни и вовсе началось столпотворение. Работы в городе прекратились, словно ярмарка пришла или праздник начался. Телегам по городу проехать стало невозможно, людям не протолкнуться. Булочники и пирожники выставляли лотки прямо на улицу, просили за свой товар двойную цену. Но и жирные булки на сливочном масле, и пироги быстро расходились.

Колбасы, сыры – все торговалось, даже вопреки законам города, прямо на мостовых. И стража торговцев не гоняла. Праздник.

Но больше всего доставляли проблем пивовары, и местные, и приезжие, что прибывали на больших тяжелых возах, заставленных бочками, и прямо оттуда торговавшие пивом. Вокруг них собирались толпы, и пили пиво тут же, кто из чего мог. Волков думал было разогнать их, но комендант Альбрехт посоветовал ему не делать этого:

– Пусть тут пьют, иначе в переулки пойдут, и тогда там все просто остановится. И драки начнутся.

Пили приезжие деревенские мужики и городские тоже, бабы и даже дети. На улицах резко запахло мочой, нечистотами. И немудрено, столько тут народу приехало. Ночью перед казнью