Читать книгу - "Там, где горит земля - Александр Поволоцкий"

Война уничтожила богатую и многообразную индустрию Мирового океана, перечеркнула десятилетия романтической эпохи, когда человек был равен божествам моря. Экономисты предрекали, что повторный поход в Глубину неизбежен, но ренессанс случится не ранее чем через четверть века. Человечество вынужденно ушло из океана, но воспарило вверх, в атмосферу и выше – в космос.

Дирижабли, гиропланы остались важным и почтенным инструментом воздушных перевозок и иных работ, но теперь с ними соперничали быстрокрылые самолеты и ракеты. Стремительно развивалась индустрия искусственных спутников, обеспечивавших радио- и телевизионное вещание, связь, картографию. А то, что очень скоро первый человек шагнет за пределы атмосферы – было настолько понятно, что даже не нуждалось в каких‑то обоснованиях. Вопрос ставился лишь «когда же, наконец?» и «кто окажется первым?». Так что чаяния внучки Поволоцкого были не такими уж и сказочными…

Тело наполнилось лёгкостью, как будто близость к земле вытянула усталость и добавила сил. Оставшийся путь Александр проделал быстро, размашистым шагом, почти не чувствуя одышки.

Стела из темно–коричневого, почти черного гранита, уходила ввысь на десять метров. Восемь граней, полированных до блеска – по одной на каждый батальон гвардейской бригады Петра Зимникова, включая англичан, танкоистребителей и ратников, с которым бок о бок сражался Таланов. Золотые буквы на черном фоне – имена, тысячи имён и фамилий. Все погибшие на поле боя, пропавшие без вести, умершие в госпиталях. Александр обошел памятник, всматриваясь в надписи, ища знакомые имена, но букв было слишком много. Бригада погибла почти в полном составе. Остались лишь те, кому «повезло» оказаться ранеными и отправленными в тыл до первого атомного взрыва.

После войны история сводной гвардейской бригады долго, старательно разбиралась историками и исследователями, далеко не все из них проявили похвальную и должную добросовестность, а то и обычную честность. Действия соединения и его командира критиковались с самых разных сторон, решения объявлялись необдуманными и ошибочными, а сам ход баталии зачастую назывался «хаотичным», даже «бессмысленным». Таких «знатоков» Александру тоже случалось укорять и опровергать. А иногда и бить.

Вокруг стелы шел узкий пояс, так же из гранита. И тоже с буквами, складывавшимися в надпись. Поволоцкий знал, что здесь написано, но все же прочитал полностью:

«Железный ветер бил им в лицо, но они продолжали сражаться, и чувство суеверного страха охватило противника: смертны ли те люди?»

Слова, которые произнес Иван Терентьев в октябре пятьдесят девятого, перед штурмом приюта имени Густава Рюгена, когда казалось, что это – конец, и никто не уйдет живым. Откуда они стали известны тем, кто установил стелу?.. Медик не знал. Но лучшей эпитафии здесь быть не могло.

Он опустился на колени и тихо проговорил окончание, которое, казалось, было давно забыто, но внезапно всплыло из глубин памяти. Как будто Александр слышал его не тридцать два года назад, а буквально вчера.

— «Да, они были простыми смертными, и мало кто уцелел, но они сделали свое дело».

Повинуясь неосознанному, мгновенному порыву, он положил ладони на гладкую каменную поверхность и закрыл глаза. Налетевший ветерок зашумел, заскользил по граниту, выпевая глухую замогильную песню, и Александр зажмурился, боясь открыть глаза. Как будто вокруг снова простиралась выжженная пустошь, усеянная трупами и сожженной техникой, к небу поднимались черные дымы, а на землю опускалась смертоносная радиоактивная пыль.

К горлу подступил тяжелый, горький ком, веки дрожали, а краешки глаз увлажнились.

— Мы были смертны… — прошептал он. – И мало кто из нас уцелел…

Наверное, даже наверняка, это было обманом чувств, иллюзией, но в это мгновение Александру показалось, что гранит под старческими пальцами потеплел. Как будто те, кого он знал, и те, кто остались безвестными, протянули бесплотные руки через годы и небытие, передавая дружеское рукопожатие живым.

— Вы были смертны, — тихо произнес Поволоцкий. И закончил, уже от себя:

— Но вас не забыли и не забудут.

Страх сгинул, исчез безвозвратно. Ушла и тяжесть, придавившая, было, сердце. Пожилой хирург встал, ещё раз окинул взглядом памятник. Он посмотрел на темный полированный камень, на простые золотые буквы, сияющие под солнечными лучами. И пошел обратно, к остановке монорельса, сопровождаемый гулом очередного самолета, пролетающего в небесной дали.