Читать книгу - "Шестая книга судьбы - Олег Курылев"

Они все повернулись к нему и некоторое время молчали. Соседка прижала свои пухлые руки к губам и, не удержавшись, всхлипнула. Вангер левой рукой крепче ухватился за перила, правая при этом заметно задрожала.

— Готфрид, — одна из коллег его жены и их старинная знакомая сделала шаг навстречу. — Элеонора… Она погибла.

— Она была на вокзале, когда произошел налет, — заговорила вторая. — Там большая проблема с беженцами… опасность эпидемии…

— Все убежища и в спокойное время в том районе забиты до отказа, — снова сказала первая. — В общем… она, вероятно, не успела добежать.

В это время из глубины квартиры в дверях появилась Эрна. Увидев отца, она с плачем бросилась к нему.

— Господин Вангер, — бормотал мужчина в шинели, — примите наши искренние соболезнования. Мы потеряли лучшего работника. О погребении не беспокойтесь. Тело уже в одной из наших клиник. Все расходы и хлопоты Красный Крест, разумеется, берет на себя. Будьте мужественны…

Они сидели рядом за большим овальным столом в полутемной гостиной и молчали. Эрна положила на стол руки и склонила на них голову. Она уже не плакала. Профессор скорее машинально поглаживал ее по спине, не отрывая взгляда от стоявшей перед ними фотографии в деревянной рамке. В это время в дверь позвонили.

— Я открою, — встрепенулась Эрна. — Ты сиди.

В дверях стояла Мари. Увидев ее припухшее от слез лицо, Эрна не удивилась. Мари всегда слыла впечатлительной девушкой и вполне могла, узнав о постигшем чью-то знакомую семью горе, проплакать полчаса, а то и больше. А уж тетю Элли она знала столько, сколько помнила себя.

Взглянув на Эрну, Мари догадалась, что та уже знает о брате. Она даже несколько растерялась от наступившего вдруг облегчения. Целый день она словно тень бродила по своей маленькой квартире и искала первые слова утешения для подруги.

— Ты уже знаешь?

Эрна подняла удивленный взгляд.

— О чем?

— О Мартине.

— Что?! — Эрна схватила Мари за руку, вытащила на площадку и закрыла за собой дверь. — Что ты сказала?

Разглядев в руках девушки незапечатанное письмо, она выхватила конверт и поспешно вынула большой, мелко исписанный лист бумаги. Прижавшись спиной к стене, Эрна лихорадочно стала скользить взглядом по корявым строчкам.

— Нет, — тихо произнесла она. — Нет. Только не это. Боже, за что!

Она опустилась на корточки и, прижав ладони к лицу, замерла, уперевшись головой в колени.

* * *

Они шли с кладбища вдвоем и молчали. Эрна держала отца под руку. За эти несколько последних дней их семья уменьшилась ровно наполовину. Две молчаливо бредущие по заснеженным улицам фигуры — вот все, что осталось от Вангеров.

— Их убил Гитлер, — произнесла она внезапно полушепотом.

— Эрна!

— Будь проклят этот человек! — Она остановилась и посмотрела в глаза отцу. — За что он убил нашего Мартина и нашу маму? Отец, вспомни тридцать шестой год. Берлин. Мы все были вместе. Как нам всем было хорошо. Как все были счастливы. Подожди! Для чего он начал эту войну? Зачем он приносит нас в жертву? Подожди! Ты ничего не знаешь и ничего не хочешь знать! Мне недавно рассказывал один солдат. Он был знаком с теми ребятами из «Белой розы». Он был в Польше. Знаешь, что творили там эсэсовцы? Они сжигали людей в печах! А где проходят практику наши хирурги после ординатуры? Бывшие студенты нашего университета? Ты знаешь? В Равенсбрюке! Они тренируются там на узниках! Им ампутируют без анестезии руки и ноги, чтобы определить летальный предел болевого шока! И это далеко не все, что вытворяют в наших лагерях!

— Эрна! Замолчи!

— Нет! Ты слушай! Ты живешь здесь, читаешь лекции про своих римлян и не желаешь знать, что творится у тебя под носом. Ты когда-нибудь интересовался милым местечком под Мюнхеном с таким веселым названием Дахау? Ты задавался вопросом, что там происходит? Когда они казнили этих несчастных студентов, которые впервые сказали правду, хоть кто-нибудь поднял голос в их защиту? Ваш университет не пожелал даже дать им характеристики. А что ОН сделал с нашим городом? Посмотри! Недавно разбомбили Хофгартен. Там теперь не пройти из-за воронок. А ведь он может остановить все это в любую минуту, признав свое поражение! А наш Мартин? За что погиб наш Мартин? За Германию? Как же! За этих скотов, которые сделали его преступником! Нашего Мартина привязали к позорному столбу и расстреляли, как негодяя. Кого? Нашего Мартина! Того, кто готов был за чужую честь драться на дуэли! Нашего рыцаря и самого лучшего брата в мире! Он мечтал о горах. Он любил нас больше всего на свете. У него даже не было девушки, потому что его сердце было занято любовью к нам. И этот… людоед принес его в жертву ради своих планов! Он сидит там и радуется, что нет нашего Марти. О как я хочу, чтобы русские пришли и вытащили его из логова и распяли на кресте за все, что он совершил! Распяли на его поганом хакенкройцере!

— Эрна! Умоляю тебя!

Она уткнулась в плечо отца и зарыдала. Прохожие даже не оглядывались на них. Мало ли людей погибло в последние дни от бомбежек. Мало ли пришло похоронок с фронтов.

* * *

Che ncordarsi il ben doppia la noia

[40]

Эрна разложила на своем столе награды Мартина. Она бережно перебирала их, впервые рассматривая так близко и тщательно. Три Железных креста, из которых два на лентах, а один с булавкой. На всех роковая дата «1939» и свастика на пересечении лучей. Круглая медаль на синей ленте. Это за четыре года службы в вермахте. Этой весной Мартин должен был получить следующую степень — «за восемь лет». Правда, он говорил как-то, что послужные медали уже перестали выдавать. А вот спортивный значок. А это… значок в виде венка, пересеченного по диагонали винтовкой со штыком. Эрна знала, что это пехотный штурмовой знак. Вот отштампованный из тонкой жести и покрытый черной краской знак за легкое ранение. А вот Нарвикский почетный щит: пропеллер, якорь, эдельвейс. Мартин получил его вместе с крестом второго класса. Она вспомнила, как он рассказывал ей о Норвегии. Он приехал тогда в отпуск из России по случаю своего награждения Рыцарским крестом.

— На второй день после нашего выхода из Везермюнде мы облевали морякам все, что только можно. На нас, великих горных солдат, смотрели как на неопытных туристов. К нам в трюмы никто из матросов уже и не заходил. Там стоял такой запах! Мы валялись на трехъярусных койках, отказываясь принимать пищу, и жалобно стонали. Только человек двадцать на нашем эсминце — и твой брат среди них — еще выползали на палубу, проявляя хоть какой-то интерес к жизни. Скажу по правде, сестра, когда англичане потопили потом все эти чертовы эскадренные миноносцы, мы не жалели о них. — Тут Мартин, конечно, шутил, а Эрна звонко смеялась. — Позже, когда нас решили вернуть в Германию, мы хором кричали, что лучше пройдем пешком две тысячи километров, только бы снова не оказаться в море в утробе этих узких железных коробок. И все же, — продолжал Мартин, — Норвегия осталась в моем сердце навсегда. После войны мы обязательно с тобой поедем туда. Мы доберемся до самого Нордкапа, и ты увидишь северное сияние.