Читать книгу - "Ностальгия - Игорь Поль"

– Эй, кто тут! Медик есть? – спрашиваю.

– Я медик. – Черный, как смоль, коновал разрезает куртку Первого. – На, прижми, – говорит, подавая марлевый тампон. Все, что он может сейчас сделать.

– Вторая, четвертая, пятая, продолжать беспокоящий огонь!

– Понятно. Сделаем. Ладно.

К выстрелам примешивается какой-то низкий гул. Показалось? Нет, вот снова. Теперь уже все удивленно оглядываются. Гул давит на уши. Огонь постепенно стихает.

– Огонь не прекращать! Огонь! – кричу в коммуникатор.

«Вжи-и-и БАМ-М-М!!» – огненный росчерк вспухает ослепительным шаром на месте комендатуры. Боль в глазах – плазменный разрыв. Крики вокруг. Боль. «Как больно! Глаза! Мои глаза!» Многоголосый мысленный вопль вот-вот разорвет череп. Тень мелькает над землей. Рев пригибает меня к земле.

– Имперцы! Десант! Продали нас, суки! Валим! Они везде! – несутся суматошные вопли.

Мутная пелена сквозь искры в глазах. Что-то огромное заслоняет свет. От его поступи дрожит палуба под ногами. Яростно тру глаза. Смаргиваю слезы. Рев многоствольного пулемета разрывает мне перепонки. Да это же КОП! Комплекс огневой поддержки мобильной пехоты! Наши!

Стальной верзила с пушкой-конечностью справа и многоствольным пулеметом слева снова с визгом раскручивает ротор. Гремит длинная очередь. Куда он бьет? И тут же понимаю – куда. Бойцы моего резерва, кто где, разлетаются брызгами плоти. Кто-то еще бежит в дым, кто-то со страху или от отчаяния выхлестывает в грудь истукану остатки магазина, искры со звоном разлетаются от его груди. Сопло щелкает коротко, и струя огня вырывается из человекоподобной фигуры. Звериные вопли сжигаемых до костей живых существ. Я бы рад закрыть свой череп, но не могу. Чужая боль врывается мне прямо в мозг. Смертный ужас. Ненависть. Ярость. Леденящий страх, лишающий воли. Снова боль. Не выразить словами, как больно. Тонны боли! Километры боли! Гигаватты боли! КОП снова переступает, разворачивает торс. Реактивный выхлоп справа. Яркая вспышка дальше по улице, там, где лежали наши пулеметчики.

– Мы свои! Союзники! – отчаянно кричу, размахивая руками над головой.

Первый опрокидывается на спину, прошитый чьей-то короткой очередью. Неясные быстрые фигуры прыгают в дыму.

– Свои! Союзники! Отряд «Мангусты»! – ору, прыгая навстречу десантникам.

КОП гудит сервоприводом, стремительно разворачиваясь ко мне. И за мгновение до того, как он испепеляет меня высокотемпературной смесью, я понимаю жуткую правду.

«Шпиены гребаные! Суки! Мы так не договаривались!» – хочу крикнуть и, вспыхнув свечой, погружаюсь в глубины доменной печи.

Я вижу откуда-то, как горит, чадя, мое скрюченное тело. Как переступает через мои обугленные ноги десантник в легкой броне. Вижу, как сквозь дым проступают еще силуэты, как принимают они цвет битого кирпича, сливаясь со стенами.

– Красный-восемь, здесь Камень-третий. Сектор зачищен, – доносится глухо из-под лицевой пластины.

И рябь наваливается на меня, размывая картинку.

16

Первое, что вижу, открыв глаза, – хмурое вечернее небо. Небо качается. Хрустит щебенка. Поворачиваю голову. Получилось. Шевелю руками. Слушаются. Но как-то вяло. Как чужие. Щупаю пальцами под собой. Брезент. Носилки. Меня несут куда-то. Не может быть. Я же сгорел. Умер. Превратился в жареное мясо.

– Где я? – спрашиваю в никуда.

– Все нормально, сэр, мы вас вытащим, – говорит молодой голос со стороны ног. – Мы с эвака. «Белые грачи». Инъекция сейчас подействует. Потерпите.

– Белых грачей не бывает, – зачем-то говорю я. – Где я?

– В Олинде, где ж еще, садж! – Второй голос, со стороны головы. Выворачиваю шею, как могу. Кошу глазом. Вижу только припорошенную пылью броню на спине. Спина качается.

– Как в Олинде? Я же в Косте был…

– Не, брат. В Косте ты быть никак не мог. Косту еще полмесяца назад взяли. Ты в Олинде, не сомневайся. Не дрейфь, выкарабкаешься, братан. И не таких откачивали.

– Какое число сегодня? – спрашиваю.

– Десятое декабря. Вам вредно говорить, сержант, – пыхтит молодой голос со стороны ног.

– Десятое… – Мир качается вместе с носилками. – Шутник, блин…

Снова говорящая спина:

– Садж, помолчи. Нельзя тебе трепаться. Стас, кончай треп, видишь, бредит чувак.

Олинда. Десятое. Хохма. Ну и глюки. Как настоящее все. Точно, чип с катушек слетел. Брежу. Почему брежу? Какой, на хрен, чип? Я же сгорел. Поджарился, как на сковородке.

Свист лопастей. Далекие выстрелы. Одиночные. Темнеет. Край неба розовый сквозь хмарь.

– Задвигай! – Меня обхлестывают ремнем, чтобы не болтался дерьмом в проруби. Вталкивают в полозья и вкатывают в темное нутро вертушки.

– Норма! По коням! – Пандус за мной с гудением поднимается. Мягкий гул давит на уши. Качает. Взлетели. Зажигается свет. Справа, куда так и смотрю на вывернутой шее, чья-то улыбка. Сытый из первого отделения. Глаза его пусты – накачан дурью до бровей. Голова его торчит из застывшей бурыми комками реанимационной пены. Но меня узнает.

– Привет, Француз! – бормочет он.

Отворачиваюсь. Не хватало еще с призраками болтать. Слева чье-то лицо. Край пончо, который накрывает его, сполз набок. Что-то знакомое. Кровь запеклась на подбородке. Это же… Калина! Мать моя женщина, да что это такое! Дергаюсь резко, пытаясь отползти от жуткого соседства.

– Э нет, садж, – веселый голос, – потерпи, братан. Скоро приедем. Девки, солнышко. Все дела… Все как раньше. Что-то дурь тебя не берет. Стас, вкати ему боевого.

Холодное прикосновение к шее. Коротко пшикает инъектор. Пончо с жестким шуршанием закрывает лицо мертвеца.

– Слышь… док… там лейтенанта рядом не было?

– Был, был, – успокаивает голос. – Аккурат рядышком с тобой лежал. Извини, его следующим рейсом заберем. Ему спешка ни к чему уже.

Я снова поворачиваю голову. Сытый все еще улыбается устало, но глаза его уже закрыты. От этого кажется, будто покойник скалится. В башке плывет все. Десятое декабря. Олинда. Коста-де-Сауипе. Новый год. Майор О'Хара. Струя из огнемета.

Вдруг понимаю, что в голове моей только я. Никаких чужих мыслей. Напрягаюсь, нащупывая сознание медика. Пусто. Я опять нормальный. Да где я, черт возьми! Кто я?! Что со мной?! Олинда. Десятое декабря. Я начинаю смеяться. Сначала тихонько, чтобы не разбудить Сытого. Потом громче. Я никак не могу остановиться. Слезы брызжут из глаз. От смеха. Конечно, от смеха. Я давлюсь хохотом, хлюпая носом.

– Ну-ну, садж. Все нормально, – совершенно как ребенка, утешает меня медик. – Надо же, как коктейль тебя разбирает.

Со стоном начинает метаться какой-то раненый. Медик отпускает мою руку и спешит к нему.

Успокаиваясь, я тихо всхлипываю, купаясь в волнах тепла. Мягко качается палуба. Я закрываю глаза. У меня только что украли несколько месяцев жизни, в которой я спас целый город. Десятое. Олинда. Бауэр. Все нормально. Я просто спятил, на хрен.