Читать книгу - "Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший"

Оставалось лишь выполнить приказ – и вернуться.

Фрэнсис подошел к убежищу и снова заглянул в него – чтобы убедиться, что оно и правда существует. Затем он пошел за ящиком. Когда он заново упаковал его и был готов отправиться в путь, на юго-востоке показался пыльный столб, возвещавший о прибытии из аббатства посыльного с водой и зерном. Брат Фрэнсис решил, что дождется припасов и затем отправится в долгий путь домой.

Перед длинным шлейфом пыли появились три осла и один монах. Ведущий осел ковылял, проседая под весом брата Финго. Финго был в капюшоне; Фрэнсис узнал его по сгорбленным плечам и по волосатым лодыжкам, таким длинным, что сандалии практически волочились по земле. За ним шли ослы, навьюченные небольшими мешками с зерном и бурдюками с водой.

– Хрюша-хрюша-хрю-хрю-хрю! Хрюша-хрюша! – позвал Финго, прижимая ладони ко рту словно рупор. Он делал вид, будто не замечает Фрэнсиса, ждущего у тропы. – Хрюша-хрюша-хрюша!.. А, вот ты где, Франциско! Я принял тебя за кучу костей. Ну ладно, придется тебя сначала откормить, а уж потом пускать на корм волкам. Вот, угощайся воскресной похлебкой. Как тебе отшельничество? Не хочешь сделать это своей профессией? Не забывай: всего один бурдюк и один мешок зерна. И не подходи к Малиции сзади – у нее гон, так что она теперь пошаливает. Уже пнула Альфреда. Хрясь! – прямо в коленную чашечку. Будь осторожен!

Брат Финго отбросил капюшон и зафыркал от смеха, пока послушник и Малиция маневрировали, пытаясь занять выгодные позиции.

Финго, несомненно, был самым некрасивым человеком в мире, да и зубы самых разных цветов обаяния ему не добавляли. Такая передающаяся по наследству мутация довольно часто встречалась в его родной Миннесоте. Она вызывала облысение и очень неравномерное распределение меланина, так что кожа долговязого монаха представляла собой лоскутное одеяло из пятен цвета говяжьей печени на белом фоне. Однако он постоянно пребывал в хорошем настроении, и это так компенсировало недостатки внешнего вида, что через несколько минут люди переставали замечать его уродство. А после долгого знакомства отметины брата Финго казались столь же нормальными, как и пятна на шкуре пони. То, что выглядело бы уродством, будь он угрюмым, почти становилось украшением, вроде клоунского грима, человека с легким характером. Финго, резчик по дереву, обычно работал в столярной мастерской. Однако после некоего акта самоутверждения, связанного с фигурой блаженного Лейбовица, которую ему дозволили вырезать, аббат приказал провинившемуся служить на кухне – до тех пор, пока он не продемонстрирует свое смирение. Тем временем недоделанная фигура блаженного ждала в мастерской.

Ухмылка на лице Финго погасла, когда он увидел выражение лица послушника, сгружавшего свою долю зерна и воды с игривой ослицы.

– У тебя вид как у больной овцы, малыш, – сказал он послушнику. – В чем дело? Отец Чероки вновь закипает от ярости?

Брат Фрэнсис покачал головой.

– Если да, то я этого не заметил.

– А что тогда? Ты взаправду заболел?

– Он приказал мне вернуться в аббатство.

– Что-о-о? – Финго перебросил волосатую ногу через круп ослицы и соскочил на землю. Возвышаясь над братом Фрэнсисом, он положил ему на плечо свою мясистую руку и пристально взглянул в лицо. – У тебя желтуха?

– Нет. Он думает, что я… – Фрэнсис постучал по виску и пожал плечами.

Финго рассмеялся:

– Ну, мы ведь все это уже знаем. Почему он отправляет тебя обратно?

Фрэнсис бросил взгляд на стоявший у ног ящик:

– Я нашел вещи, которые принадлежали блаженному Лейбовицу. Я пытался ему рассказать, но он мне не поверил. Не дал мне объяснить. Он…

– Что ты нашел? – Финго недоверчиво улыбнулся, затем встал на колени и под нервным взглядом послушника открыл ящик. Монах пошевелил «усатые» цилиндры в поддонах и негромко присвистнул. – Языческие амулеты, да? Старые штуки, Франциско, очень старые. – Он взглянул на записку, прикрепленную к крышке. – Это что за тарабарщина?

– Древний английский.

– Я никогда его не изучал – только тексты, которые мы поем в хоре.

– Это написал сам блаженный.

– Это? – Брат Финго посмотрел на записку, затем на брата Фрэнсиса и снова на записку. Он покачал головой, захлопнул крышку ящика и встал. Улыбка его стала неестественной. – Похоже, святой отец прав. Давай, топай назад, пусть брат-аптекарь сварит для тебя особое зелье из мухоморов. У тебя лихорадка.

Фрэнсис пожал плечами:

– Возможно.

– Где ты нашел это добро?

Послушник показал:

– В той стороне, за несколько курганов отсюда. Я двигал камни, они обрушились, и открылся вход в подвал. Сходи сам посмотри.

Финго покачал головой:

– Мне ехать надо.

Финго пошел обратно к ослице, а Фрэнсис поднял ящик и зашагал в сторону аббатства, однако вскоре остановился.

– Брат Пятнистый, можешь пожертвовать парой минут?

– Смотря для чего, – ответил Финго.

– Просто пойди вон туда и загляни в дыру.

– Зачем?

– Чтобы ты мог сказать отцу Чероки, есть ли она там на самом деле или нет.

Финго замер, так и не перекинув ногу через круп ослицы.

– Ха! – Он поставил ногу на землю. – Ладно. Если ее там нет, я тебе скажу.

Когда долговязый Финго скрылся среди каменных холмов, Фрэнсис зашагал по длинной пыльной дороге к аббатству, жуя кукурузные зерна и запивая их водой из бурдюка. Время от времени он оглядывался. Финго нигде не было видно. Через несколько минут, когда Фрэнсис уже устал ждать, у него за спиной раздался вопль. Фрэнсис обернулся. Крошечная фигурка резчика по дереву на одном из каменных холмиков махала руками и энергично кивала головой в знак согласия. Фрэнсис махнул рукой в ответ и устало побрел дальше.

Две недели голодания взяли свое. Через пару миль он стал шататься, а когда до аббатства оставалась почти миля, он потерял сознание и упал на обочину. Вечером его на обратном пути обнаружил отец Чероки. Священник быстро спешился и стал обмывать лицо юноши – до тех пор пока постепенно не привел его в чувство. До того Чероки встретил ослов, груженных припасами, и выслушал рассказ Финго, подтверждавший находку брата Фрэнсиса. Чероки не верил в то, что Фрэнсис обнаружил нечто важное, однако теперь он сожалел о том, что был нетерпелив с мальчиком. Заметив ящик и наполовину высыпавшееся из него содержимое и мельком взглянув на записку на крышке, Чероки решил, что бредовые речи мальчика – скорее плод романтического воображения, чем сознания, охваченного безумием или лихорадкой. Священник не спускался в крипту и не изучал содержимое ящика, тем не менее ему стало ясно: мальчик неправильно интерпретировал действительно произошедшие события, а не исповедовался в галлюцинациях.

– Закончишь свою исповедь, как только мы вернемся, – мягко сказал он послушнику, помогая ему сесть позади себя на кобылу. – Пожалуй, я смогу отпустить тебе грехи, если ты не будешь настаивать на том, что получаешь личные послания от святых. Ну, согласен?