Читать книгу - "Рысюхин, ты что, пил? - Котус"

боже, железа. Короче, за всё скопом может быть удастся в скупке металлолома копеек шестьдесят выручить. Но не всё так плохо, — Юзеф подмигнул. — Один из этих был вроде как пращником, я проверил его снаряды — порой эти дикари вполне забавными штуками кидаются. И не зря копался! Вот эти два кубика — пирит, «золото дураков», по сути — железная руда, один из видов, но в лоб засветить можно знатно. А вот это — похоже, самородок золотой, где-то шестисотой пробы или чуть выше, то есть золота в нём процентов шестьдесят, судя по весу и цвету, остальное серебро и медь почти пополам. Золота, если по весу брать, рублей на сто двадцать — сто пятьдесят. То есть, где-то от четверти до трети макра. Вот этот камешек я и хотел бы в счёт своей доли от общей добычи.

— Если золото изнаночное, то оно и в десять раз дороже стоить может, и больше, — это батя всё же не выдержал, вмешался.

— Или вообще ничего, если это тоже обманка.

— Или так, — папа повернулся ко мне: — что решишь?

— Если не знаем, есть ли там что-то особенное, то и говорить не о чем. Считаем как обычное золото 600-й пробы, которое ещё переплавить и очистить надо. Тогда четверть макра за то, чтобы вырезать четыре, не говоря уж о прочем — нормально будет.

В конце концов, он мог и вовсе не заглянуть в тот узелок или не опознать находку. Про «утаить» даже про себя не думаю, чтоб не оскорбить ненароком человека. Тем временем проводник влез в пролётку, и я пустил Воронка шагать дальше по дороге.

— Ну, тогда и всё на этом. С первой добычей тебя, охотник! Попробовал, так сказать, крови тварей.

На словах ветерок принёс запах от вскрытых туш, или мне так показалось, я вспомнил звуки, с которыми Юзеф потрошил их, одновременно помимо представил себе вкус крови на губах — и как-то всё это сложилось так… В общем, еле успел перегнуться наружу, как меня начало неудержимо рвать на обочину. Было стыдно, противно, но и сделать с этим не мог ничего. Наконец, отпустило. Я прополоскал рот водой из поданной кем-то фляги.

— Простите, пожалуйста. Опять опозорился, сперва со стрельбой, теперь вот ещё, как маленький…

Папа с серьёзным лицом протянул мне походный серебряный стаканчик на сто двадцать пять грамм, налитый почти до верху:

— Держи, выпей.

У меня сразу же активировалась моя способность.

— Пап, это же водка, «Пшеничная» наша!

— Поверь — я знаю. Тебе сейчас не только можно, но и нужно. Давай, залпом!

Я пригасил свой дар, которому так и не смог внушить мысль о том, что спирт является не ядом, а пусть даже и нейтральным веществом, не говоря уж о полезности. Благо научился бороться с рефлексами, мешающими «сожрать гадость» — сперва с судорогами, потом с тошнотой. Потому как иначе моя способность не давала не то, что лекарства принять — она даже против специй в еде протестовала! Надо сказать, пресная диета сильно помогла в укрощении организма. Пока я боролся с собой и закусывал выпитое куском колбасы, отец начал говорить совершенно серьёзным голосом:

— Никакого «позора» у тебя сегодня не было, и думать забудь! После первого боя очень многих полощет, можно сказать — большинство. Главное, что после, а не во время, вместо того, чтобы стрелять или рубить. Но даже и так — не позор, а небольшая слабость. Ты ещё хорошо и долго держался, я думал — раньше вывернет.

Он перевёл дух.

— Теперь о второй твоей фантазии. Которая насчёт стрельбы. Не знаю, что ты себе выдумал — положил четверых из пяти нападавших раньше, чем мы вообще что-то сделать успели. Если это «позор», то что тогда «молодец»?

— Пап, не надо, не успокаивай! С первыми тремя просто повезло картечью накрыть удачно. Повезло, понимаешь⁈ А потом⁈ Пять выстрелов — четыре промаха! Три раза просто в лес улетело, четвёртый раз вообще попал не в того, в кого целился! А если бы в своего⁈ И это всё на расстоянии, когда до цели револьвер добросить можно было! Позорище, как есть позорище!

— Сыне, не истери. На вот, ещё стопочку, поможет с нервами справиться.

— Панове, позвольте, я скажу? Вы, пан Юрась, неправильно считаете. Шестью выстрелами вырубить четверых нападающих — это, уж поверьте опытному человеку, просто отличный результат!

— Ай, не утешайте! Вы как тот поверенный Крысанович, простите уж за сравнение: «Если посмотгеть так, а если взглянуть-таки отсюда», тьфу! — я бездумно и почти без усилий задавив возмущение способности махнул подсунутую батей третью рюмку. — Как ни крути — четыре промаха на дистанции плевка, ужас! Главное, в тире с двадцати пяти метров всё в чёрное клал, не хуже «восьмёрки», край — «семёрки»! Даже хотел попроситься на пятьдесят метров стрелять, мол, на этой дистанции мне уже скучно! Самодовольный косорукий рукожоп!

То ли водка с непривычки подействовала, то ли ещё что, но язык развязался, и даже слишком. Я закусил луковкой неведомо как выпитую третью, а пока хрустел, слушал отца.

— Сын, тир и реальный бой — это как ячмень и пиво, вещи родственные, но разные. Одно из другого проистекает, но не более того. Первый бой, внезапно, с качающейся коляски, по движущимся объектам из короткоствольного оружия — тут удивительно, что вообще попал! И первый выстрел — не «повезло», а застал врага врасплох, и хорошо накрыл групповую цель. Не говоря уж о том, что вовремя заметил угрозу, которую мы проспали, причём в буквальном смысле. И не только заметил, но и грамотно пресёк. Так, трёх рюмок тебе хватит, уже развезло, но «трясучки» нет.

Я сидел, глупо улыбался и думал, что я не позор отца, а наоборот, молодец и всё сделал правильно. Так и задремал, не заметив, в какой момент и кто забрал у меня вожжи.

Пришёл в себя, когда уже подъезжали к месту будущей ночёвки. Название этого поселения — Глухая Сяліба[3] — могло бы служить исчерпывающим описанием, если бы не одна деталь: здоровенное огороженное поле с несколькими капитальными кострищами и кучей каких-то сараев вокруг него. Как сказал местный житель:

— Так кто от Могилёва едет — никто дальше нас ещё не уехал. Ни верхом, ни в упряжке. Все тут ночуют. И на Могилёв кто едет, никто среди дня с места не снимается, всё утра ждут.

Владельцы избы привычно ушли в овин, где у них было обустроено запасное спальное место, освободив дом для проезжих шляхтичей и не забыв взять оплату ночлега вперёд. Отец недовольно косился на Подрепейницкого — ещё бы, даже тридцати километров за день не одолели, с такой дорогой — но молчал, сам ведь согласился на «короткую дорогу». Думал, что после дневного сна долго не усну, но вырубился, едва голова коснулась подушки.

На следующий день интересного было два момента: перекрёсток, что мы проехали вскоре после выезда с ночёвки — поперечный тракт уходил на юг к Быхову и куда-то на север, в том направлении указателя не было. Получается, хутор не такой уж и глухой, непонятно даже, почему не вырос во что-то большее. И второе — длиннющая, не меньше полутора километров, насыпь через пойму реки Друть. Река тут заполняла широкую долину и представляла собой жуткую мешанину проток, рукавов, островов, каких-то зарослей — кошмарный лабиринт и птичий рай, судя по тому, что можно было увидеть и услышать с дороги. На западном берегу остановились на обед в рыбацком селе Чечевичи (с ударением на второе «че») — даже не представляю себе, откуда такое название. Обед был рыбным, но рыба была разнообразная и способов её приготовления тоже хватало разных. Как нам сказали, в сезон можно купить ещё и множество пернатой дичи, но сейчас совсем не сезон, а даже наоборот — птицу бить категорически нельзя. Дорога сегодня была ощутимо лучше вчерашней, к вечеру успели проехать больше сорока километров до ночёвки в очередном местечке со странным и загадочным названием — Скачок. Кто куда откуда и зачем скакал — местные мне сказать не смогли. Или не захотели. Папа, посмеиваясь, сказал, что в молодости при поездке в Столбцы проезжал через деревню с названием Аталезь, которое вообще непонятно что и на каком языке означать может. Третьим интересным моментом стало обсуждение вчерашней добычи. Папа сказал, что она полностью окупает расходы на поступление и первый год обучения, так что я как минимум первый курс себе оплатил с лихвой. Я задумался было о перспективном способе заработка, но отец и пан Юзеф хором, на конкретных примерах и на статистике, постарались довести до меня, что охотники живут красиво,