Читать книгу - "Медуза - Альберто Васкес-Фигероа"

Альберто Васкес-Фигероа

Медуза

Глава первая

Он появился предательски, без малейшего предупреждения, столь внезапно и неожиданно, что застал врасплох даже того, кто большую часть своей жизни провел, скитаясь по этим местам, и гордился тем, что знает их как свои пять пальцев. Можно было бы представить, что черные тучи – густые, плотные, почти осязаемые и наполненные электричеством – скрывались по ту сторону гор, выжидая удобный момент, чтобы устроить свою жестокую засаду. Будто они хотели, чтобы одинокий путник доверился безоблачному небу прекрасного летнего вечера, а затем внезапно появились над вершиной пика, устремившись вниз, превращаясь в воду и молнии.

Даже раскат грома не прозвучал как вступление симфонии к этому апокалиптическому оркестру; он опоздал на несколько секунд после первых молний, что рассекли небо причудливыми узорами, прежде чем обрушиться на стальные башни, которые моментально согнулись, а толстые электрические кабели зашлестали, словно гигантские хлысты, разбрасывая искры во все стороны. Ошеломленный и почти обезумевший от страха путник не успел броситься в поисках несуществующего убежища, поэтому просто рухнул на землю, прикрыв голову руками, как приговоренный, ожидающий смертельного удара топором.

Ничто не могло противостоять этому безмерному приступу ярости природы, которая, без видимой причины, пробудилась в слишком сильном возбуждении – не в виде торнадо, землетрясения или извержения вулкана, а высвободив за считаные минуты такой заряд энергии, которого хватило бы, чтобы обеспечивать небольшую страну целую неделю.

До полноценного шторма дело не дошло – скорее из-за его краткости, чем из-за недостатка силы, – ведь он длился не дольше, чем рассказ о нем, но обрушился с сокрушительной мощью, тем более разрушительной, что была совершенно неожиданной.

Когда наконец обессиленный путник пришел в себя, миллионы звезд сияли на абсолютно чистом небе, а единственным следом этого предательского удара осталась высоковольтная башня, некогда внушительная, теперь же напоминавшая скрученный кухонный полотенец, из которого выжали последнюю каплю.

Он удивился, что его тело болело, потому что, по его разумению, логичнее было бы вовсе не иметь тела. Судя по произошедшему, он обязан был быть мертвым.

Но он был жив.

Против всех прогнозов он продолжал дышать, и, поскольку хотел и дальше дышать, остался неподвижным, зная, что любое неосторожное движение может отправить его на дно ущелья.

Он начал ходить по этим тропам за руку с отцом, а затем посещал их бесчисленное множество раз, так что знал каждую кочку и каждый камень. Но одно дело – идти по горам при солнечном свете или даже в сумеречном тумане, и совсем другое – в полной темноте, по скользкой грязи.

Он боролся с желанием разрыдаться, но не мог позволить себе слез, потому что не понимал, за что его предала природа, которую он всегда уважал.

Это было похоже на то, как если бы Клаудия попыталась его убить в тот момент, когда им обоим было лучше всего вместе, или даже хуже, потому что Клаудию он знал всего двадцать лет, а эти горы были частью его жизни с самого раннего детства.

Почему?

Почему, если ее так часто ранили другие, природа обратилась против того, кто больше всех ее любил?

Она била его, жгла и раздирала беспощадно, не принимая во внимание сотни часов, которые он провел, сидя на скале, восхищаясь совершенством каждого пика и каждого луга, грацией ручьев, несущихся к реке, ритмом, с которым ветер шептал листве, и запахом свежей травы в начале марта.

Ему казалось это несправедливым, потому что женщина могла сменить настроение за минуту, но гора – нет; у горы была обязанность предупреждать заранее того, кто так ее любил.

Звезды двигались по чернильному небу, следуя своему извечному пути, и он не мог не задуматься о том, сколько поколений людей наблюдали за ними на протяжении истории, тщетно пытаясь найти ответы на вопросы, которых никогда не существовало.

Наконец он закрыл глаза и стал ждать, пока солнце разбудит его боль.

Ранним утром он отправился обратно, с трудом продвигаясь по тропе, которую, казалось, кто-то нарочно сделал длиннее, жестоко и без необходимости, потому что все, чего это добилось, – это увеличило его страдания, но не уменьшило его решимость добраться до спасения.

Старый особняк, тщательно восстановленный бесконечными часами терпеливой работы, принял его с той же теплотой, с какой когда-то встретил его мать в день, когда она принесла его из больницы, словно его толстые стены знали, что этот ребенок был зачат здесь, в один холодный день, когда дождь с силой хлестал по окнам.

В тот далекий день в камине полыхали два полена, а на ковре – два тела; полена превратились в пепел, как и тела, но спустя полвека.

Теперь плод той страстной ночи рухнул обессиленный перед тем же камином, и это было похоже на возвращение в материнское лоно, потому что именно в этом кресле она любила сидеть и часами читать.

Он бесчисленное количество раз засыпал у нее на коленях, и тогда отец приходил, чтобы поднять его на руки и отнести в постель.

Несколько минут он сидел неподвижно, опустив голову, разбитый, пытаясь осознать, что все еще жив, и понять, почему произошло столь неожиданное, необычное и разрушительное природное явление.

Он не помнил, чтобы его родители или бабушка с дедушкой когда-либо упоминали о подобной буре, возможно, потому что в их время еще не существовали линии электропередач высокого напряжения. Поэтому он решил, что, возможно, именно башни и провода сыграли роль в столь разрушительном эффекте.

Как бы то ни было, он быстро перестал думать об этом; его главной заботой в тот момент было найти на кухне старую домашнюю мазь от ожогов – «эта штука», приготовленную из утиного жира, пальмового меда, экстракта эвкалипта и пота коровьего вымени, которая, по словам его бабушки, обладала странным свойством предотвращать инфекции.

Средство было неприятно на запах и на вид, но облегчало жжение, поэтому он растянулся на кровати и, наблюдая за массивными дубовыми балками, которые когда-то оценивались почти в такую же сумму, как весь дом, позволил часам проходить.

Он не продал их, потому что это был его дом, место, где прошла большая часть его жизни, но, хотя это все еще оставалось его домом, сейчас он чувствовал себя так, словно оказался в другом конце света, ошеломленный и дезориентированный, неспособный осмыслить произошедшее или, возможно, предчувствуя, что его жизнь с этого момента изменится самым непредсказуемым образом.

Раны заживут, ожоги, вероятно,