Читать книгу - "Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - Алексей Решетун"

В другой раз в лесу, собирая вишню, я нагнулся за ягодами и вдруг ощутил у себя под пятой точкой какую-то вибрацию и услышал недовольное гудение. Именно тогда я осознал, с какой огромной скоростью передаются сигналы от мозга к мышцам. На то, чтобы повернуть голову, посмотреть и убедиться в том, что я почти сижу на осином гнезде, бросить ведро и оказаться метрах в пятидесяти от того места, ушло секунды две, не более.

Зачем я все это вам рассказываю? Чтобы вы поняли: я с детства наблюдал те естественные процессы, которые происходят в природе. И процессы эти не всегда такие красивые, вкусные и приятные, как я вам описал… Я вас не утомил?»

«Что вы, наоборот — ответил я. — Мне вот не довелось встретить чибисов — я даже не представляю, как они выглядят. Ежевику я покупал в магазинах, а раков видел только вареных. Однако, что вы имеете в виду под неприятными процессами?»

«Я имею в виду смерть и все, что с ней связано. Сельский ребенок постоянно сталкивается со смертью, просто воспринимает ее как нечто само собой разумеющееся, а чаще просто о ней не задумывается. Насаживая на крючок червяка, мы его убиваем. И неважно, что он извивается, пытаясь выскользнуть из пальцев, что ему, наверное, больно. Если бы червяк умел кричать, он в этот момент орал бы благим матом. Но нас это не интересует — нам нужно насадить наживку и поймать рыбу. Чтобы пойманная рыбина не дергалась, мы ломали ей шейные позвонки. У нас это называлось «сломать лен». Делалось это очень просто: рыбья голова (как правило, щучья) резко сгибалась вниз до характерного хруста. Все дети делали так, если им попадалась более или менее крупная особь.

Помню, мне было лет десять, когда мой друг Женька — тот, что получил ремня за туалетные наблюдения, — решил разводить кроликов. Процесс, что называется, пошел. Кролики плодились и размножались. Однажды зимой очередная крольчиха родила. Теплые клетки стояли под небольшим навесом возле сарая, на улице же был мороз. Как-то так получилось, что Женька прозевал факт кроличьей беременности и родов, и наутро обнаружил нескольких новорожденных крольчат. Ночью они покинули клетку и поползли к сетке, огораживающей загон. Пролезть сквозь ячейки они не смогли, застряли в них и замерзли. Я пришел посмотреть, мне было интересно. Штук пять или шесть новорожденных, голых, сморщенных крольчат, плотно ущемленных в ячейках сетки, синюшно-красного цвета, буквально окаменели от холода.

Через некоторое время Женька надумал собрать первый «урожай» со своей кроличьей фермы. Для забоя он отобрал нескольких кроликов, дело осталось за малым — забить и освежевать. И Женька, и я неоднократно видели, как разделывают кур и поросят, и сам процесс мы себе, конечно, представляли, но вот со смертью кроликов не сталкивались ни разу. Вспомнили, что кто-то из знакомых рассказывал, будто кролика нужно стукнуть дубинкой между глаз. Решили именно так и поступить. Не с первого раза, однако все получилось. Уже на втором кролике мы знали, как сильно следует бить. После удара у кролика начинались судороги, он вытягивал длинные задние ноги, и тогда второй удар окончательно добивал его. После забоя мы подвесили тушки за задние лапы, неумело сняли шкуры, вытащили внутренности и получили вполне себе приличный продукт, который оказался еще и очень вкусным».

«И вы не боялись? — спросил я. Когда-то у одной моей знакомой в квартире жил черно-белый кролик, он был ручной, позволял себя гладить и смешно хрустел капустным листом. Я представил, как убиваю его дубинкой, а потом пытаюсь снять шкуру. — Вы воспринимали это как убийство или что?»

«Дело как раз в том, что ни мой друг, ни я не воспринимали все это как убийство. Мы участвовали в серьезном процессе — добывали продукт питания. Это я сейчас так выражаюсь, а тогда мы и об этом не думали. Все казалось естественным: кролик выращивался ради крольчатины, он вырос, мясо было получено. Никакого страха. И никакой жестокости.

Иногда в своих перемещениях по селу мы заходили на бойню и видели огромные вздутые внутренности, выброшенные на заднем дворе (наверное, потом их куда-то увозили). Тучи мух облепляли блестящие на солнце кишечники и желудки, от гниющей плоти исходила невыносимая вонь. И даже тогда ни у кого из нас не возникал страх, было неприятно, но интересно.

Вот скажите, как часто вы сталкивались в своей жизни с дохлыми собаками?»

Я задумался.

«Пару раз, наверное. На дороге, проезжая мимо. Знаете, когда собаку сбивает машина, и она остается лежать на асфальте».

«Это не считается, — заключил эксперт. — Я в детстве видел мертвых животных неоднократно. Бывало, забредешь куда-нибудь в лопухи во время игры в казаков-разбойников и чувствуешь характерный запах падали. Лежит мертвая собака, по ней ползают мухи, муравьи. Через несколько дней уже появляются черви, и постепенно от трупа остается скелет. Не я один — мы все с интересом следили за этими изменениями, хотя, конечно, специально не сидели часами, глядя на гниющие останки. Иногда можно было поворошить труп палкой и посмотреть, как он выглядит с другой стороны. Опять же, никакого страха — все понимали, что собака просто сдохла и ее просто жрут черви.

Так как практически у всех жителей имелось личное хозяйство, то дети с самого раннего возраста принимали участие в заготовке запасов на зиму. Происходили такие массовые заготовки, как правило, поздней осенью или в начале зимы, когда устанавливались морозы. Куры, утки, гуси забивались десятками. Уже лет с двенадцати я самостоятельно забивал кур, и это не было чем-то выдающимся. Посмотрев, как с этим управляется отец, я понял, что в этом деле главное — быстрота и уверенность. Некоторые для того, чтобы отрубить голову курице, использовали два гвоздя, вбитых в деревянную чурку. Голова курицы просовывалась между ними, фиксировалась, и человек, потянув птицу за ноги, наносил удар топором по растянутой шее. Мы же никогда не использовали гвозди, а просто клали курицу на чурку и отрубали ей голову.

Вы слышали о том, что курица без головы способна еще какое-то время бегать? Это не анекдот, все так и есть. Весной мы закупали цыплят бройлеров, которые к осени вырастали в настоящих страусов. Вот такой бройлер как-то вырвался у меня из рук и рванул в огород, только и слышно было, как трещали кусты смородины. Не догонишь! После этого случая я, отрубив курице голову, просто на несколько минут прижимал тушку к земле. Минуты через две-три способность бегать пропадала, и безголовая птица только перебирала ногами в воздухе и хлопала крыльями. Еще минут через пять тушку окунали в ведро с кипятком на пару секунд и после без труда ощипывали.

Сложнее было с поросятами. Так же, как и цыплят, их покупали по весне, кастрировали (отец делал это самостоятельно), и к зиме они превращались в огромных жирных кабанов. Для забоя выбирался выходной день, приглашались родственники или друзья, потому что работа предстояла серьезная и нелегкая. Мне вначале не разрешали присутствовать при забое (у нас это называлось «заколоть поросенка»), но потом позволили, и я охотно помогал отцу и дяде. Сперва жертву выводили из сарая — во-первых, там было недостаточно светло, а во-вторых, вытаскивать оттуда тушу забитого кабана гораздо сложнее. Животное почти всегда выходить не хотело, видимо, что-то подозревая, и отчаянно сопротивлялось, но его все-таки выводили во двор и клали на бок. Трем взрослым мужчинам это удавалось с большим трудом, поэтому сам процесс забоя старались проводить быстро, пока хватало сил его сдерживать. Большой нож вкалывался между ребер аккуратно в сердце, поросенок при этом отчаянно громко визжал и пытался освободиться. Моей задачей было подставить чистый таз под рану для сбора крови, которая сильно хлестала, — наверное, именно тогда я впервые увидел, какое бывает кровотечение при ранении сердца. Не всегда процесс забоя проходил идеально. Однажды очень крупный кабанчик вырвался после нанесенного ему удара и загнал мужиков на высокое крыльцо, где они и просидели минут тридцать, пока кабан ходил внизу. Он явно был недоволен таким раскладом. Нож пульсировал в его сердце, кровь лилась на землю, но животное, видимо, решило не умирать до тех пор, пока не отомстит обидчикам. Правда, этот случай единичный. Обычно минут через десять-пятнадцать поросенок затихал окончательно, и тогда его уже укладывали на специальный помост и дважды обрабатывали паяльной лампой: первый раз — для того, чтобы убрать щетину, а второй — для удаления верхнего слоя шкуры, чтобы корочка у сала была мягкая и нежная. Иногда подпеченное ухо или хвост давали погрызть детям, это было очень вкусно. Вторая обработка длилась около часа; после нее тушу клали на спину, подперев с боков при помощи поленьев, и начинали разделывать. Первые свои знания по анатомии я получил именно тогда. Меня интересовало все: как называются органы, как они выглядят, какие из них съедобные, а какие нет. Я видел, как аккуратно их извлекают — практически по методу Шора, как умело выделяют желчный пузырь (излившаяся из поврежденного пузыря желчь придавала мясу горький привкус). По той же причине нельзя было нарушить целостность мочевого пузыря и кишечника. Так что и первые навыки эвисцерации я получил в детстве, сам того не понимая.