Читать книгу - "О всех созданиях - Джеймс Хэрриот"

– Хорошо.

– Отлично… ну просто превосходно. – Тристан попятился. – А как поживает Дебора?

Глаза под щетинистыми бровями сощурились еще больше.

– Хорошо.

Наступило долгое молчание, и я от души посочувствовал Тристану. Встреча оказалась не из приятных. Наконец он сумел криво улыбнуться.

– А… ну да… чем мы можем служить вам, мистер Маунт?

– Я приехал посмотреть мою лошадь.

– Да, конечно, разумеется, безусловно. По-моему, я видел мистера Хэрриота в коридоре.

Я повел мистера Маунта через сад во двор. Беседа с Тристаном явно не улучшила его мнения о легкомысленном студенте, и он угрюмо хмурился, пока я не открыл дверь стойла.

Но едва он увидел, что Бобби с удовольствием ест сено, лицо у него сразу просветлело. Он вошел и похлопал мерина по крутой шее.

– Ну так как же он?

– Все отлично! – Я приподнял заднее копыто и показал ему металлическую пластинку. – Ее можно снять, чтобы вы поглядели.

– Нет-нет, не надо. Я только узнать хотел. Раз дела идут хорошо, так зачем трогать.

Перевязки продолжались еще недели две-три, но наконец Зигфрид решил, что рецидив исключен, и позвонил мистеру Маунту: утром он может забрать свою лошадь.

Всегда приятно быть участником победы, пусть даже самой маленькой, и я заглядывал Зигфриду через плечо, когда он поднимал ноги мерина и показывал его хозяину результаты лечения. Поверхность подошвы была чистой и гладкой, без каких-либо следов набухания, не говоря уж о лохмотьях отмирающей ткани.

Мистер Маунт отнюдь не был восторженной натурой, но, несомненно, это зрелище произвело на него глубокое впечатление. Он быстро закивал.

– Да уж, тут ничего не скажешь! Прямо-таки чудо.

Зигфрид отпустил копыто и выпрямился, удовлетворенно улыбаясь. Во дворе воцарилась атмосфера взаимной доброжелательности, и тут я услышал в проулке погромыхивание моей машины. По спине у меня побежали мурашки. Только не это, Тристан! Ну пожалуйста! Только не сейчас. Ты ведь не знаешь… Горло у меня сжалось от дурного предчувствия, но тут в распахнутых дверях сарая возник «остин», и я понял, что все погибло. Сиденье за лобовым стеклом было пусто.

Ощущая стремительное приближение неминуемой катастрофы, я смотрел, как машина, подкатив к мистеру Маунту и Зигфриду, остановилась шагах в двух от них. Оба растерянно глядели на нее.

Недоумение их длилось несколько секунд, а затем в открытом окне, точно чертик из коробочки, возник Тристан.

– Э-ге-ге-гей! – пронзительно завопил он, но радостная ухмылка сползла с его лица, едва он увидел перед собой брата и мистера Маунта.

Зигфрид посмотрел на него с обычной сердитой досадой, но фермер потемнел как туча. Глаза на каменной физиономии превратились в щелочки, подбородок выпятился, мохнатые брови ощетинились. Было ясно, что его мнение о Тристане сложилось окончательно и бесповоротно.

Я считал, что Тристан пострадал достаточно, и недели две не упоминал о случившемся, а потом, когда мы как-то сидели в гостиной, он мимоходом сказал, что Дебору уже больше никуда приглашать не будет.

– Папаша ей запретил, – добавил он.

Я сочувственно пожал плечами и промолчал. Ведь этому роману с самого начала был сужден печальный конец.

Собачья дружба

«Круги и удары» – так это называлось. Взлет, круг над полем и посадка, и так до бесконечности. Часа таких упражнений с пилотом Вудхэмом, кричащим во весь голос, мне было достаточно, и я почувствовал сильное облегчение, когда мы наконец вылезли из машины.

Мой инструктор уходил прочь, и рядом с ним шел один из его коллег-пилотов.

– Как ты справляешься с этим пареньком, Вуди? – спросил он, улыбаясь.

Пилот Вудхэм не замедлил шага и не повернул головы.

– О боже, – сказал он и испустил протяжный стон. И больше – ничего.

Я знал, что эти слова не предназначены для моих ушей, но они меня сильно задели. Мое настроение не улучшилось до тех пор, пока я не вошел в казарму и не встретил веселый прием моих коллег-курсантов.

– Привет, Джим! Как дела, Джим? – Эти слова бальзамом ложились на мою рану.

Я огляделся и увидел молодых людей, которые валялись на кроватях, читая или куря. Я вдруг понял, как мне нужны они и их дружба.

Как и люди, животные нуждаются в друзьях. Вы когда-нибудь наблюдали их на лугу? Они могут принадлежать к разным видам – например, лошадь и овца, – но всегда держатся вместе. Это товарищество между животными неизменно меня поражает, и, по-моему, две собаки Джека Сэндерса служат наглядным примером такой взаимной преданности.

Одного пса звали Джинго, и, когда я делал инъекцию, обезболивая глубокую царапину, оставленную колючей проволокой, могучий белый бультерьер вдруг жалобно взвизгнул. Но потом смирился с судьбой и застыл, стоически глядя перед собой, пока я не извлек иглу.

Все это время корги Шкипер, неразлучный друг Джинго, тихонько покусывал его заднюю ногу. Две собаки на столе одновременно – зрелище непривычное, но я знал об этой дружбе и промолчал, когда хозяин поднял на стол обеих.

Я обработал рану и начал ее зашивать, а Джинго, обнаружив, что ничего не чувствует, заметно расслабился.

– Может, Джинго, это тебя научит не лезть больше на колючую проволоку, – заметил я.

Джек Сэндерс рассмеялся.

– Вряд ли, мистер Хэрриот. Я думал, что на дороге мы никого не встретим, и взял его с собой, но он учуял собаку по ту сторону изгороди и кинулся туда. Хорошо еще, что это была борзая и он ее не догнал.

– Забияка ты, Джинго! – Я погладил своего пациента, и крупная морда с широким римским носом расползлась в усмешке до ушей, а хвост радостно застучал по столу.

– Поразительно, правда? – сказал его хозяин. – Он все время затевает драки, а дети, да и взрослые, могут делать с ним что хотят. На редкость добродушный пес.

Я кончил накладывать швы и бросил иглу в кювет на столике с инструментами.

– Так ведь бультерьеры специально для драк и выводились. Джинго просто следует извечному инстинкту своей породы.

– Я знаю. Вот и оглядываю окрестности, прежде чем спустить его с поводка. Он же на любую собаку бросится.

– Кроме этой, Джек! – Я засмеялся и кивнул на маленького корги, который насытился ногой своего приятеля и теперь грыз его ухо.

– Вы правы. Прямо-таки чудеса: по-моему, если бы он совсем откусил Джинго ухо, тот на него даже не зарычал бы.

И действительно, это смахивало на чудо. Корги шел двенадцатый год, и возраст уже заметно сказывался на его движениях и зрении, а трехлетний бультерьер еще только приближался к полному расцвету сил. Коренастый, с широкой грудью, крепким костяком и литыми мышцами, он был грозным зверем, но, когда объедание уха зашло слишком далеко, он