Читать книгу - "Долг сердца. Кардиохирург о цене ошибок - Назим Шихвердиев"

Говоря об истоках появления чек-листов в авиации, Гаванде вспоминает, как в 1935 году в США проводились летные испытания бомбардировщиков, построенных по заказу министерства обороны этой страны. Участвовали три авиакомпании: «Боинг», «Дуглас» и «Мартин». Модель 299, представленная компанией «Боинг», обладала самой большой дальностью полета, имела 4 двигателя вместо двух и несла бомбовый запас, в 5 раз превышающий модели конкурентов. Но во время испытаний самолет, резко набрав высоту 300 м, неожиданно рухнул на взлете. Впоследствии при тщательном расследовании выяснилось, что эта машина намного сложнее в управлении. Надо было следить за работой четырех моторов, топливом, убирающимися шасси, закрылками, электрическими триммерами и воздушным винтом, регулирующимся с помощью гидравлических устройств. В такой ситуации опытнейший пилот не уследил за всеми параметрами машины и вовремя не скоординировал мощность двигателя с вертикальной скоростью. С этой трагедии началась история создания чек-листов, где строжайшим образом был расписан порядок действий пилота во время взлета.

В условиях отделения интенсивной терапии в отношении одного пациента на протяжении суток совершается в среднем примерно 178 действий. Поэтому проследить за исполнением каждого сложно. И на все надо найти время. Вот на этот случай и важно иметь чек-листы. Определенные их прототипы уже действуют. Практически в любом отделении реанимации существует «реанимационная карта», в которой медсестры обязаны периодически отмечать основные параметры гемодинамики, других жизненных функций, фиксировать температуру тела, объем диуреза и т. п. Это тоже своего рода чек-лист. Регистрация четырех основных параметров (пульс, АД, частота дыхания и температура тела) стала обычной во всех лечебных учреждениях.

Как я уже говорил, существует множество параллелей между авиацией и хирургией. Общее – высокая ответственность за жизнь и здоровье других людей. Но есть и различия. В авиации существуют такие понятия, как летные происшествия и предпосылки к ним. С летными происшествиями разбираются, а за предпосылки сурово наказывают.

В медицине тоже есть врачебные ошибки и есть предпосылки, за которые никто ответственности не несет. Имеются в виду именно предпосылки. Предпосылки они и есть предпосылки. Не случилось беды – и слава богу.

Так же как и врачебные ошибки могут быть самого разного рода, так и предпосылки к ним имеют множество вариантов. Я бы выделил базисные, технические и психосоматические. К первым можно отнести слабую теоретическую подготовку, отсутствие необходимых знаний, недостаток практических навыков, отсутствие условий для выполнения всего комплекса лечебно-диагностических мероприятий, недостаточное финансирование.

Меня удивили опубликованные в одном из медицинских журналов результаты самооценки своих знаний терапевтами – слушателями цикла усовершенствования: из 53 опрошенных (в том числе восемь заведующих отделениями) 35 не умеют интерпретировать сердечные шумы. Сто лет назад такое представить было невозможно. Вот вам результат технического прогресса – все уповают на эхокардиографию. Сергей Петрович Боткин 150 лет назад, споря с друзьями, мог методом выстукивания определить точное место расположения прилепленной к нижней поверхности стола монеты.

Технических предпосылок к медицинским ошибкам – миллион, начиная с того, что у каждого человека своя анатомия, и кончая тем, что огромный поток информации не всегда хорошо усваивается в процессе повседневной деятельности.

Кроме того, существуют психосоматические предпосылки врачебных ошибок. Это и особенности характеров оперирующего хирурга и других членов бригады (спешка, пренебрежение мнением коллег и т. д.), и психологическая совместимость членов бригады (все мы люди со своими особенными взаимоотношениями), и физическая или психологическая усталость, и болезненное состояние или интоксикация. Не стоит забывать, что все мы – люди. При длительных хирургических вмешательствах нередко наступает момент, когда бригада устала и хочет закончить все как можно быстрее, особенно если кто-то из членов бригады плохо себя чувствует.

Обстановка в кардиохирургической операционной также постоянно меняется. Во время основного этапа чаще всего все сконцентрированы и посторонних разговоров практически нет. А в конце операции персонал немного расслабляется и начинается обсуждение житейских проблем. Отсюда и невнимательность на завершающих этапах с возможным оставлением инородных тел, незамеченными мелкими источниками кровотечения. Мой учитель Михаил Иванович Лыткин когда-то сказал гениальную фразу: «Сосуды как люди – чем мельче, тем зловреднее».

Тема инородных тел, оставленных в организме больного, будоражит общественность больше всего. Причем это не только марлевые шарики, тампоны, салфетки или какие-то хирургические инструменты. Один из моих знакомых хирургов был приглашен в качестве оппонента на защиту диссертации, посвященной проблеме инородных тел, оставленных в организме при выполнении операций. В конце диссертации в качестве приложения был опубликован перечень предметов, обнаруженных либо при повторных вмешательствах, либо уже на вскрытии. В нем значились не только вышеупомянутые хирургические атрибуты, но и самые странные и неожиданные предметы вроде очков или квитанции из прачечной. Мне понравился комментарий этого оппонента. Он пошутил, что теперь, ознакомившись с этим списком, в конце операции он пересчитывает ассистентов.

«Как это возможно?» – удивляются все, кроме самих хирургов. Если бы было невозможно – не оставляли бы. Естественно, что и в моей практике встречались подобные случаи, хотя я лично ни разу ничего нигде не оставлял или же просто не знаю об этом, что тоже возможно.

Как всегда, для наглядности несколько реальных примеров.

Один из самых памятных случаев связан с поездкой в Грузию в конце мая – начале июня 1984 года. В Тбилиси проводилась конференция по проблемам заражения крови, то есть сепсиса, и на нее был приглашен Михаил Иванович Лыткин как признанный авторитет в этой области. С ним поехали Ю. Л. Шевченко, который тогда работал над докторской диссертацией по инфекции с поражением внутрисердечных структур, и я, только что написавший, но еще не защитивший кандидатскую на тему «Ангиогенный сепсис» (то есть «Сосудистый сепсис»).

Встречал нас главный хирург Закавказского военного округа, считавший себя учеником Лыткина. Все было замечательно – и сама конференция, и теплая, солнечная погода после питерских сырости и холода, и поездка в Кахетию, и посиделки в ресторане на Мтацминде, горе в центре Тбилиси. Ну и конечно, Михаила Ивановича попросили проконсультировать нескольких пациентов в окружном военном госпитале. Один из них запомнился мне на всю оставшуюся жизнь именно в связи с допущенной в отношении него врачебной ошибкой.

История его болезни тоже косвенно связана с авиацией. Началась она в ноябре 1983 года, когда в Тбилиси группа молодых людей под видом свадьбы, завершавшейся свадебным путешествием, прошла через депутатский зал в самолет и попыталась его захватить сразу после взлета. Попытка угона самолета в Турцию не удалась: пилоты успели закрыться в кабине, доложили на землю и, получив приказ возвращаться, благополучно посадили самолет в том же тбилисском аэропорту, куда уже приехала группа захвата. Переговоры с угонщиками длились 14 часов, так как у них в заложниках были пассажиры. После того как террористы начали убивать заложников, состоялся штурм и все они были обезврежены, а пассажиры освобождены.