Читать книгу - "Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен"

– Если бы он знал, что брак разрушит его жизнь, стал бы жениться? – спросила Люсия.

– Я слышала, что Ромола годами преследовала его, чтобы женить на себе, – сказала одна из гостей. – Вы ведь знаете, если женщина хочет мужчину, то ее не остановить.

– Возможно, если бы он не заключил свой брак в такой тайне, Дягилев оказался бы более проницателен, – заметила Люсия. – Или нет?

– Разве кому-то понравится, если возлюбленный променяет его на кого-то другого? – неожиданно вмешался Борис.

В этот момент Шура заметила, как посерьезнело и сразу погрубело лицо Люсии.

– Что бы там ни случилось, им всем было очень больно. Жаль, что такой талантливый танцор, как Нижинский, теперь гниет в психиатрической больнице, – сказала она.

– Дягилев, безусловно, хорош, но очень жесток, когда того хочет, – заметил Челищев. Шура догадывалась о том, что Павел, должно быть, хорошо понимает Дягилева.

– Помните, что говорила Тамара Жева? – сказал Борис. Шура заметила, как Люсия вновь изменилась в лице. – Она называла его «экстраординарным и деспотичным», как Джекил и Хайд. Он может быть и заботливым, и учтивым, и грубым, как водитель грузовика. Но он прекрасно разбирается в людских талантах.

– Да, – согласился Челищев. – Именно так. Он собрал вокруг себя величайших художников, композиторов, писателей. Он работает с лучшими танцорами. Стравинский, Баланчин, Пикассо…

– Дебюсси, Равель, – продолжила Шура.

– Прокофьев.

– Кокто, Гиде, – добавил Борис.

Казалось, обсуждение Сергея Дягилева превратилось в игру в слова. Шура посмотрел на Люсию и заметила, что подруга тоже расслабилась и вскоре звонким голосом подхватила беседу:

– И давайте не будем забывать… Коко Шанель. Она придумывала костюмы для «Голубого экспресса» в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, а помогал ей в этом сам Пикассо! Коко, кажется, даже говорила, что Дягилев заново открыл Россию.

– Как бы его ни называли – Джекилом, Хайдом, первооткрывателем России, – этого недостаточно, чтобы оценить его вклад, – сказал Челищев. – Если бы не было таких эмигрантов, как Дягилев, белогвардейцев Парижа называли бы просто «бедными переселенцами».

Казалось, что Павел Челищев поставил точку в обсуждении «Русского балета» и его участников, и Люсия собралась было задать ему вопрос, как кто-то из гостей спросил:

– А вы слышали, что Баланчин и Жева либо уже расстались, либо находятся на грани расставания?

Услышав имя Тамары, Люсия снова изменилась в лице. К счастью, от дискуссии их избавил официант. Поев и выпив, все уже забыли о Баланчине и Жеве и перешли к обсуждению «потерянного поколения» – эти слова произнесла Гертруда Стайн, и вся парижская интеллигенция теперь дискутировала на эту тему.

Вечер в «Клозери-де-Лила» завершился так же, как и начался: под звон вилок, ножей и бокалов, под громкие разговоры и под утонувшую в них одинокую мелодию пианино.

Когда после ужина ее приятели собрались поехать в русскую таверну, Шура поняла, что больше не хочет толпы и шума. Несмотря на свое намерение насладиться вечером, она предпочла вернуться домой и побыть наедине с музыкой и книгами. Возможно, написать пару писем. Когда они вышли на улицу и начали прощаться, Шура сразу принялась искать глазами такси.

– Я тебя отвезу, – шепнул ей на ухо Борис.

Слова молодого человека коснулись ее уха, как холодный ветер.

– Не нужно, – торопливо сказала она, боясь пойти на поводу у выпитого. – Не прерывай свой вечер, я вполне могу добраться сама.

Она сама не верила в то, что произносит эти слова. А как же данное себе обещание?

– Я знаю, что ты можешь добраться сама, но я тебя одну не оставлю. Пожалуйста, – вежливо прибавил он.

– Шура, дорогая, – вмешалась Люсия. – Боря отвезет тебя и, если захочет, вернется к нам. Адрес он знает.

– Хорошо. Но я не позволю тебе лишиться веселья. Отвези меня домой и сразу же возвращайся к сестре.

По дороге они продолжали разговаривать. Когда Борис и Шура добрались до ее дома, молодой человек учтиво проводил ее до двери. Она уже собиралась было попрощаться с ним, как осознала, что не хочет, чтобы вечер заканчивался на этой ноте. Что-то в Борисе привлекало ее – то ли его мягкий внимательный взгляд, то ли красивое лицо. Но все, что она смогла сделать, – это поблагодарить его, подставив щеку для поцелуя.

– Разве ты не пригласишь меня выпить? – возразил он, положив ладони ей на плечи.

Шура рассмеялась. Она знала, к чему может привести это приглашение, как знала и то, что его можно было расценивать и как предложение дружеской беседы. Успокоив себя этой мыслью, она распахнула дверь:

– Если ты хочешь пропустить цыганские танцы, то милости прошу.

Вскоре они удобно устроились на диване, взяв бокалы вина. Из граммофона доносилась «Тоска» Пуччини. Падал снег, и где-то за окном один за другим гасли вечерние огни Парижа. Шура с Борисом говорили обо всем на свете, и она, не удержавшись, сказала:

– Я очень ценю нашу дружбу, Боря.

Борис протянул руку и погладил ее волосы.

– Я тоже, дорогая. – Замерев в нерешительности, он добавил: – Разве мы не можем сделать небольшой шаг вперед?

Шура ощутила, что ее сердце забилось быстрее. «Вот он, момент, которого ты так ждала», – сказал ей внутренний голос. Она легонько поцеловала ладонь Бориса и посмотрела в его полные надежды глаза. Взяв его за руку, она сказала:

– Боря, дорогой, не лучше ли положиться на время?

– Зачем? Чтобы узнать друг друга? Но разве мы не знакомы с детства, Шура?