Читать книгу - "Отчий дом - Евгений Чириков"

То же и другой наш знакомый, симбирский купец Ананькин: каждую субботу на своем дворе нищих кормит, на голодающих жертвует, каждую весну где-нибудь в монастыре единоверческом поживет, а потом в свою березовую рощу, у Кудышевых купленную, кукушек послушать приезжает — погрустить да за водочкой поплакать о хорошей неведомой праведной жизни и о горькой судьбине каждого человека: из земли бо родимся, в землю превратимся…

Всем: и мужикам, и купцам, и дворянам — в сокровенных мечтаниях Град Незримый чудится…

II

Беспокойна душа русского человека. Никак не приучишь ее курицей по своему грязному двору ходить. Крылатая душа, все норовит к небесам взлететь, в небесной синеве поплавать, в туманах синих, в блеске солнечном, в тучах громовых. Больно уж широки, бескрайны просторы русские, больно далеки горизонты с далями притягивающими, больно сказочно-таинственны леса дремучие. И всё сладостной грустью о далеком и несбыточном пропитано. И сказки русские, и песни русские. А великие многоводные реки: Волга, Кама, Ока, Днепр, Дон! Широкими стеклянными дорогами бегут по этим просторам к морям синим и непрестанно беспокоят душу и сердце неугомонными думами о краях далеких, неведомых, заставляют грезить о великом счастье, которое, как клад заповедный, не дается в руки русскому человеку…

Немало теперь ученых умников развелось, которые утверждают, что русскую душу славянофилы да народники выдумали, что у нас, русских, нет никакого «национального лица»^[307]. У всех культурных народов такое лицо имеется, а у нас нет.

Каждый из таких народов выработал свой законченный национальный внешний и внутренний психологический тип. За словом «немец», «француз», «англичанин», «американец» — всегда рисуется определенный образ, с определенным содержанием. При слове же «русский» — ничего определенного не рождается.

Такой ученый умник сейчас же вспомнит о ходячей сказке про какую-то «широту русской натуры» и скажет:

— Старо! Никого этим не обманешь.

Ему даже стыдно и неловко повторять эту ходячую пошлятину, и он сейчас же с иронической улыбочкой заговорит о купце, который один хочет в двух каретах ехать или бьет в ресторане зеркала, мажет горчицей физиономию лакею и кричит: «За все плачу наличными!»

Да, бывают и такие дикие случаи с русским человеком. Смешно и возмутительно такое проявление «душевной широты». Но и тут все-таки эта широта имеется: в душевном экстазе, пусть диком и возмутительном, русский человек не жалеет денег, деньги теряют над ним власть. Но ведь приводить такие примеры — значит отделываться шуточками от серьезных вопросов…

Это тоже — ходячая пошлятина и так же старо. Ну, а вот это беспокойство русской души? Разве русская история на протяжении веков не дала нам тысячи примеров, в которых широта натуры является в иных, высоких образах? А множество русских людей, мужчин и женщин, различных классов и сословий, бросавших свои богатства и привязанности и уходивших в монастыри спасать душу? А боярыня Морозова^[308]? Протопоп Аввакум?^[309] А наш раскол, с его гонениями, рождавший миллионы ищущих спасения в «древнем благочестии»? А наше неумиравшее сектантство, рождавшее «бегунов», «самосожигателей», «духоборов»?^[310] Неважно, что в них — тьма, а важен свет, который в этой тьме светит: жажда праведной жизни, праведной веры, искание правды Божией, попираемой земной кривдой. Пусть невежественный купец способен в пьяном виде набезобразничать, но важно, что свое безобразие он чувствует, понимает, важно, что он нет-нет да и затоскует в своем свинятнике, и начинает изо всех сил свою свиную жизнь приукрашивать делами добрыми, щедро жертвуя из скопленных капиталов на культурные и благотворительные дела своего города. Сколько таких беспокойных совестью темных людей рождал и продолжает рождать русский народ — мечтателей о другой, чистой и праведной, жизни? В любом провинциальном городе вы найдете немало вещественных памятников этой беспокойной совести и широты натуры в виде ли храма, больницы или ночлежного дома, родильного приюта, столовой для бедных.

Тесно и душно русскому человеку даже в своем благополучии. Копит-копит деньгу, а потом как будто ни с того ни с сего заскучает, затоскует и поломает всю свою жизнь; либо запьет, разорится и в босяках, как Любим Торцов, гуляет, либо, как описанный Горьким в «Фоме Гордееве» волжский купец Артемьев, все свои богатства на добрые дела раздаст^[311], а сам в черную ризу облечется и, приняв великий постриг, в монастыре свою бурную жизнь кончает…