Читать книгу - "Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс"

— Да, да... — согласилась она. — Мерзко... слишком... ох... интимно!

Потом, как ему помнилось, он сказал:

— Но... навечно...

— Но когда вы вернетесь... — второпях проговорила она. — Насовсем. И... Ох, как будто это публично... Я не знаю, — добавила она. — Должны ли мы?.. Я готова... Я с готовностью исполню все, о чем вы только не попросите.

— Но, разумеется... не под этой крышей, — сказал он, немного помолчав. И добавил: — Мы ведь... не из тех!

— Да, именно. Мы не из тех! — поспешно проговорила она. А после спросила: — Как прошел вечер у Этель? Хорошо ли? — Она знала, что ее вопрос звучал нелогично.

Но он ответил:

— О, в точности как всегда... С кучей народа... Там был Раджели, герцог... Его привела Сильвия. Она станет хорошим другом семьи!.. И глава... какого-то местного комитета... и бельгиец... Какой-то высокопоставленный судья... И конечно же Клодин Сэндбах... Двести семьдесят человек, лучшие из лучших, как сообщили ликующие Гуггумсы! И мистер Рагглс... Да!.. Они хорошо устроились... А для меня места не осталось!

— И для меня! — воскликнула она и добавила: — Но я этому даже рада.

Они стали молчать урывками — все никак не могли привыкнуть, что больше не нужно поддерживать под руки пьяного брата. Казалось, прошла тысяча мучительных минут... Для выработки привычки вполне достаточно. Казалось, брат не просто храпит, но выговаривает: «Хо-хо-Курьяш»... И через пару минут снова: «Хо-Хо-Курьяш». Несомненно, на венгерском!

Титженс сказал:

— Очень радостно было видеть Винсента рядом с герцогом. Он показывал ему первое издание! Разумеется, не самое подоходящее занятие на праздновании свадьбы! А Винсент вел себя даже не слишком раболепно! Он даже поправил Раджели, когда обсуждали значение слова «колофон»! Он впервые поправил старшего по званию! Они хорошо устроились, видите!.. Кузен Раджели... Это любимый двоюродный брат матери Сильвии Титженс, ближайший родственник, можно сказать! Сильвия иногда ездит в гости в их весьма скромный домик в Суррее. Что же до нас... — заключил он, — «может быть, не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет»^[59].

— Наверное, дом был чудесно украшен, — проговорила Валентайн.

— Чудесно... — пробормотал Титженс. — Они развесили в гостиной по деревянным панелям из темного дуба картины этого чудовища из кабинета священника... Дикое пламя из бюстов, сосков, губ и плодов граната... Высочайшие подсвечники, разумеется... Помните, серебряные посвечники и темное дерево...

— О, мой дорогой, — вскричала она. — Не надо... не надо!

Он легонько коснулся своей фуражки сложенными перчатками.

— Что ж, пора, — проговорил он.

— Не возьмете ли вы вот эту записку? — спросила она. — Я попросила одну маленькую девочку-еврейку написать для вас на идише кое-что. Тут написано: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!; Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовек»^[60].

Он спрятал записку в нагрудный карман.

— Эти строки, как талисман, — проговорил он. — Конечно, я буду носить их с собой...

— Если бы мы только могли стереть из памяти тот день... нам было бы проще все вынести... Вы же помните, ваша несчастная мать умирала, когда мы... — сказала она.

— Вы помните... — проговорил он. — Уже тогда вы... Если бы я не уехал в Лобшайд...

— С того мига, когда я впервые увидела вас...

— И я... я... с первой секунды... Я вот что вам скажу... Я как будто выглянул за дверь, а там сплошные пески... но чуть в стороне... маленький родник... И он никогда не иссякнет... Наверное, вы не поймете.

— Да! Я понимаю! — воскликнула она.

Они видели пейзажи... Гладкие песчаные дюны... Какой-то кораблик из Архангельска с поломанной мачтой...

— С первой секунды, — повторил он.

— Если бы мы только могли стереть... — проговорила она.

Эта девушка вызывала в нем нежность и желание защитить.

— Да, вы можете, — сказал он. — Можете вырезать из памяти тот день... Около шестнадцати пятидесяти восьми я сказал вам те слова, и вы признались... Я слышал бой часов на посту конной полиции... И до этой минуты... Вырежьте из памяти эти минуты и заштопайте дыру, которая появится... это возможно... Так иногда поступают хирурги, когда спасают пациента от некоторых болезней, — удаляют кусок кишки и сшивают вместе оставшиеся части... Кажется, при колите...

— Но я не буду ничего вырывать, — сказала она. — Это были первые словесные знаки...

— Нет, неправда, — сказал он. — С самого начала... Каждое слово...

— Так вы тоже... ощутили это! — вскричала она. — Нас тянет друг к другу, будто мы зажаты в тиски... Мы не смогли бы сбежать...

— Боже! Именно так... — проговорил он.

Внезапно он увидел плакучую иву в Сент-Джеймс-парк, в 16:59! Он только что спросил: «Согласны ли вы провести со мной эту ночь?» Она отстранилась от него, спрятав лицо в ладонях... Маленький источник... И он никогда не иссякнет...

А у берега озера появился, помахивая своей изогнутой тросточкой, чуть сдвинув набок сверкающий цилиндр, мистер Рагглс, разодетый в очень длинный фрак, полы которого развевались у него за спиной. Он шел в тусклом солнечном свете, поблескивая пенсне. Рагглс взглянул на девушку, затем перевел взгляд на Титженса, неуклюже распластавшегося на скамье. Легонько коснулся края своего цилиндра. И спросил:

— Ужинаете в клубе сегодня?

— Нет, — ответил Титженс. — Я ушел из клуба.

Рагглс, удивительно похожий на длинноклювого кроншнепа, отведавшего какой-то гнильцы, сказал:

— О, но ведь у нас в комитете была срочная встреча... Было заседание... И вам отправили письмо с просьбой пересмотреть...

— Знаю, — перебил его Титженс. — Я заберу свое прошение об уходе сегодня... и подам его заново завтра утром.

Мышцы Рагглса расслабились на долю секунды, но затем снова напряглись.

— Ох, скажу я вам! — воскликнул он. — Только не это... Вы не можете так поступить... Только не с нашим клубом! Так еще никто не поступал... Это оскорбление...

— Это было неизбежно, — проговорил Титженс. — Нельзя требовать от джентльменов, чтобы они были членами клуба, существующего под начальством таких людей.

Низкий голос Рагглса внезапно стал очень писклявым.

— Ну, скажу я вам! — пропищал он.

— У меня нет никакого желания вам мстить... — проговорил Титженс. — Но я смертельно устал — от всех этих старых женщин и их болтовни.