Читать книгу - "Крутоярск второй - Владимир Васильевич Ханжин"

Сейчас, украдкой наблюдая тестя, Овинский видел ту же привычно осанистую фигуру, тот же высокий лоб с хохолком, те же квадратные стекла очков, ту же легкую седину коротко подстриженных висков — словом, те же детали и черты, от одного вида которых, бывало, захватывало дух, — и поражался, как они обесцветились, как утратили свою примечательность теперь.

Расхаживая по приемной, Федор Гаврилович, как всегда, громко — может быть, даже чуточку громче обычного — разговаривал и смеялся. Он высоко — может быть, даже выше обычного — держал голову и плечи, и собеседники невольно выглядели перед ним ниже ростом. И все-таки любой наблюдавший его со стороны видел, как встревожен, как внутренне напряжен председатель горисполкома. Выдавал Федора Гавриловича взгляд — колючий, настороженный, пытающийся определить по выражениям лиц и поведению собеседников, что они знают и что думают о предстоящем бюро.

Через приемную, слегка покачиваясь в такт, неторопливым ровным шагом прошел Хромов. Он спокойными кивками здоровался со всеми, кто встречался ему на пути, никого не выделяя и никем не пренебрегая. За ним проследовали второй и третий секретари горкома и двое представителей из области. Остальные члены бюро горкома и приглашенные остались пока в приемной.

Вскоре на столе Овинского вспыхнула сигнальная лампочка, и он поспешил в кабинет Хромова. Здесь было свежо, даже чуточку морозно и слегка попахивало автомобильным дымком — здание горкома стояло на самой бойкой магистрали Крутоярска. Хромов, переходя от окна к окну, закрывал форточки.

— Виктор Николаевич, пригласите, пожалуйста, товарищей, — сказал он, как всегда, очень ровным, очень спокойным голосом.

Овинский вышел.

Приемная опустела, потому что на бюро заслушивался только один вопрос — доклад комиссии горкома и обкома партии, проверявшей работу четырех важнейших отделов Крутоярского горисполкома.

Из-за обитой дерматином двери кабинета первого секретаря в приемную не просачивалось ни одного слова. Собственно, кабинет отделялся не одной дверью: перед входом в него был сооружен тамбур, выпирающий в приемную, как массивный, плотно затворенный шкаф.

Внизу в вестибюле прохаживался милиционер. Его шаги и покашливание, отчетливо доносившиеся до Овинского, подчеркивали тишину всех трех этажей здания горкома.

Передвинувшись, щелкнули стрелки настенных электрических часов. Они показывали без четверти девять. Овинский предположил, что комиссия уже закончила доклад и сейчас идут выступления.

Виктор знал основное содержание доклада. За столь любезной сердцу Федора Гавриловича помпезностью обстановки горисполкома проверка вскрыла волокиту в его важнейших отделах, оторванность аппарата от актива, бездеятельность депутатских комиссий.

В довершение всего почти в одно время с проверкой обком партии объявил Тавровому выговор за форсирование лестничного спуска к реке — грандиозного сооружения с террасами, портиками и прочими красотами, съевшими почти все деньги, необходимые городу на куда более жгучие нужды. Влетело и Хромову.

Но и проверка работы горисполкома и лестничная эпопея лишь подхлестнули решение давно назревшей проблемы. В той нелегкой упряжке, которая досталась двум главным руководителям города — Хромову и Тавровому, Федор Гаврилович явно не тянул.

У человека только две руки. Но один умеет распорядиться ими так, что они доходят до каждой вещицы в хозяйстве — ничему не дадут запылиться или в ветхость прийти; другой же дотягивается лишь до того, что под боком лежит. Поглядишь — что у одного, что у другого руки как руки, на деле же получается, что у первого они в сажень, а у другого в два вершка.

То же и в руководстве. Один «рукаст», всю округу охватывает, каждым закоулком ворошит. Другой же крутится на узком пятачке; идет время, но ничего примечательного не свершается, ничего не остается в памяти людей — руководитель есть, а словно бы и нет его.

Именно таким бесплодием отмечена многолетняя деятельность Федора Гавриловича на высоких постах в городском Совете. Две причины мешали разглядеть это раньше. Первая заключалась в том, что до последнего времени горком партии считался единственным ответчиком за все, что творилось в городе. Вторая же причина крылась в том, что члены бюро горкома собирались лишь посовещаться, окончательное же решение вопроса фактически оставалось за первым секретарем. Удачно решит первый секретарь — и Тавровому почет (ведь он как-никак член бюро и председатель горисполкома); неудачно решит первый секретарь — можно огорчиться, можно поволноваться, можно даже на бюро обкома вместе с первым секретарем ответ держать, а все ж его ошибка, ему ее и исправлять.

Продвижение Федора Гавриловича по ответственным должностям берет свое начало в 1937 году. После трагических событий, прокатившихся не в одном Крутоярске, в городе недосчитались многих испытанных руководящих работников. Был безвинно арестован, объявлен врагом народа и председатель горисполкома, коренной крутоярец, один из первых комсомольцев и первых специалистов, получивших диплом в советском вузе, — человек широкого, смелого размаха, светлая голова, прирожденный общественный деятель. Не уцелел и его заместитель, старый коммунист и старый рабочий, прекрасно дополнявший председателя своей мудростью и выдержкой закаленного партийца.

На многие ответственные посты города пришли новые люди. Среди удачных выдвижений случились и неудачные. В сложной обстановке той поры немудрено было допустить промашку.

Вот тогда-то и всплыла фигура Таврового, доселе малоприметного железнодорожного командира средней руки. Поставили его ни много ни мало заместителем председателя горисполкома.

Поначалу горисполкомовцы звали его «тишайшим» — нового заместителя председателя не было, что называется, ни слышно, ни видно. Дивясь его взлету, пытались вспомнить, чем блеснул он, пока ходил в рядовых депутатах. И вспомнили. Однажды на сессии городского Совета в самый разгар доклада где-то в средних рядах зала раздался вдруг пронзительный звонок. Зал ахнул и разом обратился к месту, из которого исходил этот невесть отчего появившийся голосистый, истошный сигнал. Сравнительно молодой еще человек в железнодорожном кителе, покраснев как вареный рак, зажал что-то на груди и, согнувшись в три погибели, спрятался за спинками кресел. Звон прекратился. Зал, от души нахохотавшись, вернулся к докладу.

Оказалось, что среди покупок, которые железнодорожник приобрел в ларьке, специально открытом по случаю сессии, был будильник. Железнодорожник и доклад не слушал: все осматривал да ощупывал свои покупки. Добрался до будильника, принялся крутить заводные и переводные рычаги. Ну и докрутил.

Героем этой конфузной истории и был Федор Гаврилович. Кроме нее, горисполкомовцы не смогли обнаружить ничего выдающегося в его депутатской биографии.

В войну и некоторое время после нее Тавровый служил в армии. Демобилизовавшись, предъявил права на прежнюю свою почетную должность.

Так вот и попал холостой патрон в боевую обойму и двигался вместе с ней; из заместителей Тавровый шагнул в председатели. Верил, что и дальше пойдет.

Вообще как ни парадоксально, но случается, что человек посредственный, ограниченный преуспевает больше, чем человек