Читать книгу - "Мой год с Сэлинджером - Джоанна Рэйкофф"

— Что с тобой? — спросила она и положила мне на лоб ледяную белую руку.

— Обезболивающее приняла, — хрипло ответила я. — Ужасная штука.

Тут на моих глазах выражение лица Ли сменилось с дружеского беспокойства на расчетливый интерес.

— Какое обезболивающее? — спокойно спросила она.

— Пузырек там, — махнула я рукой.

— Викодин, — благоговейно произнесла Ли, взяв пузырек и зажав его в ладони. — Так я и знала. — Она замолчала и встряхнула янтарный пузырек. Тот задребезжал, как погремушка. — Если не будешь больше принимать, можно я их себе возьму?

Мое сердце, которое и так билось часто, забилось еще сильнее. Зачем ей таблетки, которые выписал мне ортопед от боли в колене? Что она будет с ними делать?

— Мм… я, пожалуй, их оставлю, — ответила я. — Вдруг еще понадобятся?

— А можно одну? — спросила Ли умоляющим тоном, напугавшим меня не на шутку.

— Может быть, — уклончиво ответила я, — мне надо подумать.

Ли неохотно поставила пузырек и обиженно вышла.

— Мне они могут понадобиться! — крикнула я вслед.

Через несколько часов меня разбудил звук бьющегося стекла; через секунду послышались крики. Я вышла в коридор; порыв ледяного ветра вмиг развеял мой наркотический ступор. Ли сидела в своей спальне под разбитым окном и смотрела на руку, залитую кровью; из руки торчали осколки стекла.

— О господи! — выпалила я; меня затошнило.

Я переводила взгляд с лица Ли на руку и на окно, поеживаясь на холодном ветру.

— Что случилось? — потрясенно спросила я.

Я никак не могла понять, как такое могло произойти.

— Я разбила окно рукой, — ответила Ли, разглядывая свою руку, как редкий экспонат, и словно удивляясь, что она у нее есть.

— Но как? — спросила я. — И зачем?

Я подумала, что нам не надо сейчас разговаривать, а надо отвезти Ли в больницу. Крови было много, очень! Интересно, есть кто-то в здании, кроме нас? Вызвать ли «скорую»? И где Дон?

— Захотелось… Там, за окном, было так красиво. Я знала, что больно не будет; и мне совсем не больно.

Тут в дверь постучали, повернулась ручка — Ли опять не заперла дверь, — и вошел высокий красивый мужчина азиатской внешности. Черные волосы красиво завивались у ушей, на них сверкали белые снежинки, еще не успевшие растаять. Одет он был слишком легко, не по погоде, в хлопковую армейскую куртку. Мы уже встречались однажды накоротке, и я знала, что это друг Ли по Антиохскому университету; теперь он учился в Принстоне в аспирантуре. На пороге мужчина остановился, заглянул на кухню, затем в комнату Ли, где я застыла, словно проглотив язык.

— Где она? — спросил он.

— Тут, — ответила я, — у нее кровь идет.

— Ли! — воскликнул мужчина, скорее раздраженно, чем встревоженно, и прошел мимо меня в ее комнату. — Ты что наде… — Но не успел он подойти к окну, как его взгляд упал на секретер, и я увидела, куда он смотрит — на янтарный пузырек. «Не может быть, это не мое лекарство, она не могла его взять», — подумала я, а мужчина схватил пузырек. — Викодин? — устало произнес он. — Где ты его раздобыла?

Ли взглянула на меня и улыбнулась:

— У Джоанны. Она мне дала… — Она улыбнулась еще шире: — Спасибо, Джоанна. Ты такая добрая. — Улыбка превратилась в гримасу. — А вот Дон — настоящий говнюк. Бросай его. Ты для него слишком красивая.

Друг Ли, которого, как я вспомнила, звали Панкадж[11], встряхнул пузырек, открыл его, высыпал таблетки на ладонь и пересчитал.

— Сколько ты приняла? — спросил он.

Ли показала три кровавых пальца.

— Три? Три?

Ли кивнула.

Панкадж посмотрел на меня:

— А сколько всего было таблеток?

Я точно не знала.

— Может, десять? — предположила я. — Я приняла одну. Сегодня утром. У меня травма колена. Я не… — Тут я замолчала, не зная, стоит ли объяснять, что я Ли таблеток не давала.

— Зачем она их приняла? — Панкадж пересчитывал таблетки и как-то странно смотрел на меня.

— Мне от них было плохо, — призналась я. — Даже стошнило. Только и могла, что спать. Даже читать не могла. И снились кошмары.

— А мне было весело, — сказала Ли.

Ее друг покачал красивой головой и вздохнул:

— Скажи спасибо, что она их не продала. — И он повернулся к Ли: — Ладно, поехали в больницу.

Когда они вернулись — Ли с перевязанной белоснежными бинтами рукой, — и сели на кухне пить холодное пиво, Панкадж объяснил, что Ли позвонила ему, голос у нее по телефону был очень странный, и он понял — что-то не так. Одолжил машину и приехал в Бруклин из Принстона, несмотря на снегопад.

— Предчувствие, — объяснил он.

Я кивнула. Дона по-прежнему не было дома.

В пять часов вечера зазвонил телефон, и я, вздрогнув, очнулась от своих мрачных размышлений.

— Эй, привет, как дела? — раздался в трубке низкий голос Дона. — Как работа?

Он произнес последнее слово с усмешкой, как будто я не по-настоящему устроилась на работу, а играла во взрослую работающую девушку. Дон считал настоящей работой работу на стройке, металлозаводе, труд уборщицы. Дон был социалистом.

На первом свидании мы ужинали в итальянском ресторане с огромной коллекцией часов на авеню Эй, который Дон выбрал из-за близости к книжному магазину социалистической направленности, где он работал. В тот раз он как раз закончил смену и сообщил мне об этом сразу, сев напротив.

— Погоди, — спросила я, пока мы ждали наши макароны, — а вы, современные социалисты, неужели верите, что сможете свергнуть федеральное правительство?

Дон покрутил вино в бокале, сделал маленький глоточек и поморщился:

— Нет, то есть да, некоторые верят. Но большинство нет.

— Тогда в чем смысл вашей партии?

Мне правда было интересно. В 1930-е годы моя бабушка баллотировалась в Сенат от социалистической партии, а двоюродного дядю застрелили во время профсоюзных беспорядков у Форвард-билдинг на Бродвее. К отцу явились из ФБР, когда тот записался добровольцем на войну в Корее. Но никто из моих близких не говорил о политике. 1950-е поумерили их пыл[12].

— Чем вы занимаетесь, кроме книготорговли? — спросила я немного погодя.

— Ведем просветительскую деятельность. Рассказываем о классовом обществе. Боремся с материализмом. Сотрудничаем с профсоюзами и помогаем рабочим создавать свои организации. — Потом Дон вдруг взял меня за руку, и его голос, и без того гортанно-низкий, бархатный, стал еще ниже. — Мы предлагаем альтернативу… Альтернативу всему этому. Мы смотрим на мир иначе.

Сейчас я слышала этот низкий, тягучий голос в трубке. Дон говорил с хрипотцой, как заядлый курильщик, хотя не курил и терпеть не мог курильщиков.

— Послушай, — предложил он, — давай после работы встретимся в «Эль». — «Эль»