Читать книгу - "Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков"

Никакой случайности во всем этом не было. Тогда он решительно поймал руку девушки и пожал ее. Она ответила на пожатие. Хорохорин оглянулся: девушка равнодушно смотрела в окно. Засмеявшись, он отвернулся, не выпустив ее руки, потом стал греть и ласкать ее в своей.

Скучная вагонная суета оживилась. Тусклые угольные лампы как будто стали светить с большей яркостью. Незаметным горделивым движением груди и шеи Хорохорин выпрямил голову и посмотрел на девушку. Она была хороша. Так быстро и смело развертывавшееся приключение не могло не занимать его. Во вздрагивавшей на его ладони разгоревшейся женской руке было что-то слишком откровенное, не оставлявшее сомнений в том, как кончится это приключение.

Не привыкший подолгу и помногу раздумывать над такими, как ему казалось, простыми вещами, он живо обернулся к соседке.

— Слушайте-ка! — начал было он.

Но она не ответила и еще пристальнее стала смотреть в окно с такою серьезностью, что он несколько раз должен был взглянуть вниз, чтобы убедиться, что именно ее руку он держит в своей.

Хорохорин, оглядывая украдкой незнакомку, скользнул взглядом по чужим лицам. Никто не примечал их лежавших друг на друге рук, никто, вероятно, не думал о завязывавшемся в этот миг страшном узле. Стоявший возле инженер осторожно, чтобы не зацепить носов соседей, переворачивал газету. Сухонькая старушка дремала; сидевшие возле окон дышали на стекла, чтобы прочистить заиндевевшие гляделки в них. Толстый, квадратного вида от нового, не смявшегося еще пальто человек сидел неподвижно, глядя на золотой набалдашник палки. Кондуктор старательно рвал билеты, подталкивая вперед пассажиров.

Хорохорин не без гордости оглядывал всех — он чувствовал свое превосходство. И не потому, как это бывает со всяким юношей, что молодая девушка явно отметила его из многих других, а потому, что в этой откровенной девичьей смелости он видел торжество новых людей над мещанами, тупо занимавшимися своими маленькими делишками и не замечавшими, как рядом с ними, среди них, столкнулись мужчина и женщина и без предрассудков, повинуясь лишь естественному желанию друг друга, соединили руки символом дальнейшего соединения.

Хорохорин встряхнулся. Но подбодрившее его торжество упало быстро. Прикрыв глаза, он подумал: «Нужна ли сегодня женщина?» — и, не решив вопроса, столкнулся с другим: «Стоит ли терять вечер?»

Он представил себе весь путь, который нужно пройти с этой откровенной девушкой до конца: он угнетал своей простотой. Так иногда угнетает мысль, что нужно зайти в столовую, есть, пить, расплачиваться, а потом уже делать свое дело со спокойной совестью. Как в том, так и в другом не было никаких тайн, и, открыв глаза, он подумал: «Лучше было бы зайти к Шульману… Потом отработать зачет в лаборатории… А кто она?»

Он не мог разглядеть ее, прятавшуюся в куче белоснежного пышного меха. Она стояла впереди, глядя в окно, и не вырывала руки. Как ни вглядывался он в ее лицо, оно по-прежнему казалось ему незнакомым и оставалось неизменно спокойным. Каждую минуту она могла вырваться и уйти, не оглянувшись, или же оглянуться на его оклик для того, чтобы посмотреть с недоумением.

Он с досадой сильно сжал ее руку. И тогда девушка не пошевелилась, но через минуту, идя к выходу, потянула его за собой. В этом движении нельзя было ошибиться. Хорохорин, толкая пассажиров, последовал за нею и соскочил уже на ходу.

Она ждала его.

— Не упадите!

— Нет!

— А вы почему здесь сошли, товарищ Хорохорин?

— Как почему? — переспросил он.

— Вам же надо до Московской ехать!

— А вам?

— Да я уже дома почти!

Он подошел к ней, взглянул в ее глаза и, сунув свою руку под ее, пошел с ней рядом.

— Без шуток! Почему вы меня знаете?

Она засмеялась.

— Кто же из студентов вас не знает, если вы наш представитель в правлении…

— А я вас не знаю!

— Так нас триста, а вы один!

— Вы медичка?

— Да!

— Как вас звать?

— Вера Волкова.

— Ах, вот что! — протянул он, и все приключение обнажилось до конца. Он знал ее по университетским анкетам, знал по разговорам товарищей и теперь вспомнил, что это и есть та Вера Волкова, та курсистка, чье имя со смехом, с досадой или сентенцией всегда сплеталось с именем приват-доцента Бурова.

Вера заметила нечаянное восклицание Хорохорина.

— Что вы? — дерзко переспросила она.

Он не ответил. Она с большей настойчивостью повторила:

— Что вы там буркнули? Знаете вы меня, что ли?

— Знаю, — протяжно ответил он, — знаю. Слышал!

— Что слышали?

— Да то же, что и все!

— Про Бурова?

Он задумчиво кивнул головою. Она пожала плечами

— Я тут ни при чем!

— Знаю! — кивнул он.

Об этой любви и странных отношениях Бурова к какой-то медичке знал не один Хорохорин, знал весь университет, а на рабфаке молодежь не допустила приват-доцента к работе именно из-за этой истории.

— Я его выгнала, — коротко объяснила Вера, стараясь поскорее освободиться от скучной обязанности каждому новому знакомому повторять одно и то же, — с ним все кончено. Он дал мне честное слово, что больше не будет бывать у меня…

Хорохорин взглянул на нее с удивлением, но сейчас же кивнул головою, соглашаясь заранее со всем тем неважным для него, что она скажет. Он продолжал невольно вспоминать о Бурове. Ему становилось понятным, почему Буров долгими часами просиживает в пивной против университета и неизменно у окна: он подкарауливал Веру; бродя по коридорам университета, заглядывая в аудитории с лихорадочно блестящими глазами и неизменно торчавшей папиросой во рту, он искал Веру.

— Какая честность с собой, — усмехнулся он, — и недешево ему стоит держаться данного слова!

— Ему помогают в этом! — тихонько заметила Вера

И это было верно: ее прятали от него подруги, студенты, рабфаковцы. Иногда ему удавалось столкнуться с нею нечаянно, но никогда не мог он сказать и двух слов: тотчас же кто-нибудь подходил и со смехом спасал девушку от утомительных объяснений.

— А он занят только вами! — покачал головою Хорохорин и снова ощутил веселое торжество: девушка, не дававшаяся другому, так легко давалась ему.

— Да, только мной, к сожалению! — вдруг с набежавшей на ее лицо угрюмой заботливостью ответила Вера — А ведь он мог быть большим человеком!

— Да, конечно!

В самом деле, Буров, подававший огромные надежды в начале своей ученой карьеры, сходил на нет. Первые его блестящие вступительные лекции по кафедре микробиологии остались лишь в памяти старых студентов. В последний год он повторил их в таком виде, что на третьей лекции аудитория пустовала наполовину.