Читать книгу - "Вечные хлопоты. Книга вторая - Евгений Васильевич Кутузов"

— Ты! От хороших жен мужья не бегают. — У него дрожали руки, и он не мог попасть папиросой в рот. — Утрись и не хлюпай носом! Женился — значит, время пришло. Не век же он будет сидеть возле твоей юбки...

— Бог с ним, раз женился, — согласилась Клавдия Захаровна, — но зачем же в армии оставаться? Что у него, дома нет?..

— Ему там виднее, что и как. Не война, нечего. А если война, так мужик всегда солдат. — Он вздохнул. — Я вот на Татьянину могилу съездил, посмотрел...

— Да? — спросила Клавдия Захаровна, плохо соображая, о какой могиле говорит отец.

— В порядке содержат могилу, — продолжал старик Антипов. — Чтут нашу Татьяну. И меня приняли хорошо... А докторша эта, Елена Александровна, которая лечила Татьяну, умерла. Не повидался я с ней, не успел. Наталья-то ведь не знает, что мать ее в Белореченске в госпитале лежала...

— Ты не говорил ей?

— Нет. Сам не пойму, почему... А ты вот что, Клавдия. Ты давай собирайся и поезжай к Михаилу.

— Ни за что! — испуганно сказала она.

— Не дури! Может, свадьбы у них еще не было, мало ли... Подарки отвезешь, денег им на обзаведение надо... Муж вернулся из командировки?

— Нет.

— А Татьяна дома?

— В полете.

— Тогда оставайся сегодня у нас, — сказал старик Антипов.

— Поеду домой, — не согласилась Клавдия Захаровна.

— Чего тебе одной сидеть дома? — Он обнял ее. Сейчас он жалел дочку, как не жалел давно.

— А если Миша вдруг позвонить надумает?.. — сказала она, всхлипывая.

Старик Антипов подумал, что это-то вряд ли, за три года Михаил ни разу не звонил домой, да может оттуда, где он служит, и нельзя позвонить, однако не стал разубеждать Клавдию Захаровну, пусть надеется и ждет. Такое ее материнское и женское дело — ждать...

— Еда у тебя есть? — спросила она.

— Все у нас есть, — ответил он. — А к Михаилу все-таки поезжай.

— Только не сейчас, отец. Потом как-нибудь...

* * *

Наталья не собралась на праздники в Ленинград. Не потому, что не было времени, — обернуться бы она вполне успела, просто не знала, с чем приедет домой, что скажет деду. Написать в письме, что у нее все хорошо и благополучно, — это одно, а лгать, глядя в глаза деда, она не сумеет...

Она не чувствовала уверенности, что жизнь ее сложилась как надо, не чувствовала и удовлетворения. Напротив, иногда она с тоской думала о том, что ей не прижиться в Белореченске, не понять людей, что она как была для них чужой, так и останется навсегда, Она добросовестно выполняла свои в общем-то нехитрые обязанности, писала о недостроенной бане, о затянувшемся ремонте Дома культуры, о нуждах горожан, однако не прониклась этими нуждами, была равнодушна к ним... Ее раздражали разговоры Ираиды Александровны о хозяйстве, надоедал со своими стихами и вздохами Володя, был противен Подлясов, переполненный апломбом и считающий себя обиженным, обойденным судьбой, а когда в комнату, где они работали с Ираидой Александровной, заходила Шитова, чтобы пожаловаться на Подлясова или просто посплетничать, Наталья старалась уйти... Быть может, лишь редактор не вызывал в ней чувства неприязни. Зиновий Евграфович, кажется, понимал ее состояние, ее растерянность, понимал и молчал, давая ей возможность самостоятельно, без посторонней помощи разобраться во всем, и за это Наталья была благодарна ему.

Она уехала в Белореченск ведь не только из-за Михаила — в конце концов это не самое главное, — скорее она уехала, чтобы найти удовлетворение, обрести уверенность в себе, в своих силах, но вместо этого обрела какое-то состояние неустойчивого равновесия, еще большую, чем прежде, неуверенность. Раньше она знала, что живет и работает, как все, а теперь жила как в затянувшихся гостях, отдельно от других...

Наверное, проще всего было бы взять и вернуться в Ленинград. Тем более Наталья не была связана с редакцией никакими обязательствами и договорами, однако это простое решение она отвергла, потому что не хотела показывать свою слабость, не хотела, чтобы о ней злословили здесь. Неважно, что ее не будет уже, — злословят всегда за спиной...

Ираида Александровна, заметив, как резко переменилась Наталья, все пыталась вызвать ее на откровенность, чтобы помочь, если надо, но делать этого она не умела, хотя и очень старалась.

Как-то спросила, осененная неожиданной догадкой, которая многое могла бы объяснить:

— Наташенька, ты не влюблена случайно?

— Случайно нет, — ответила Наталья и усмехнулась. Слишком наивными выглядели попытки Ираиды Александровны взять на себя обязанность духовной наставницы.

— Темнишь, наверное? — не поверила Колесникова.

— Заметно?

— Еще как! — вдохновилась Ираида Александровна.

— И говорят, конечно, в городе об этом? — спросила Наталья с издевкой.

— Да поговаривают... — Колесникова смутилась отчего-то, хотя это бывало с ней редко, и стала сосредоточенно набивать ватой мундштук папиросы.

— И в кого же я влюблена, если не секрет?

— Мне, Наташенька, некогда слушать сплетни.

— А все же?

— Будто бы в нового архитектора...

— Увы! — Наталья развела руками. — Это не мой тип мужчины.

Она не лгала. Сергей действительно не нравился ей. Не нравился ни как возможный возлюбленный, ни как человек, с которым хотелось бы разделить свои огорчения и радости, на плечо которого, когда бывает невмоготу, можно было бы приклонить голову. Он был скучен, однообразен со своей эрудицией, не выходящей, однако, за рамки его профессии, со своей железной убежденностью, что настоящий человек, то есть человек будущего, — это цельная личность, начисто лишенная всякой сентиментальности, личность, отметающая все случайное («спонтанное» — почему-то говорил он) в жизни, опирающаяся только на то, что поддается точному расчету. Правда, они по-прежнему встречались едва ли не каждый вечер, но он все больше и больше докучал ей, она начинала сомневаться в том, что он сам личность, и видела, что он вот-вот заговорит о любви, о невозможности жить без нее и тому подобное. А это было не нужно ей. Да и ему, пожалуй.

Впрочем, пока никто не