Читать книгу - "Домой возврата нет - Томас Вулф"

В Нью-Йорке его книге оказали куда лучший прием, чем у него на родине. Автора никто не знал. Ни у кого не было причин отнестись к ней предвзято, заранее думать о ней худо или хорошо. И хотя это не бог весть какое преимущество, однако тем самым книгу могли судить по справедливости.

Как ни странно, в большей части ведущих газет и журналов появились вполне хорошие рецензии. Вернее, «хорошими» их назвал издатель Джорджа. Рецензенты хвалили книгу, и потому публика охотно ее покупала. Самому же Джорджу хотелось, чтобы хоть кто-то из господ рецензентов, даже из тех, которые приветствовали его как «находку» и пересыпали свои фразы лестными словами в превосходной степени, оказался чуть более проницательным. Подчас он предпочел бы, чтобы рецензент несколько глубже проник в его замысел. Но после того, как начали приходить письма от его бывших друзей и соседей, ему стало не до разногласий с теми, кто пожелал сказать о нем доброе и ласковое слово, а вообще он с полным основанием мог быть доволен отзывами о своей книге.

Он читал рецензии жадно, лихорадочно, и рано или поздно ему предстояло увидеть их все, ибо издатель получал вырезки со всей Америки и все их показывал Джорджу. Тот таскал к себе домой толстые пачки и там на них набрасывался. Всякий раз, как его нетерпеливый взгляд встречал слово похвалы, оно будто завораживало его, и он в радостном исступлении принимался шагать по комнате. А читая резкий, грубый, неблагосклонный отзыв, он совсем падал духом; даже если это было напечатано в каком-нибудь захудалом листке где-нибудь в глуши на Юге, пальцы у него начинали дрожать, он бледнел, комкал и мял эту рецензию и ожесточенно ее проклинал.

Всякий раз, как рецензия на его книгу появлялась в каком-либо из лучших журналов или еженедельников, ему стоило великого труда заставить себя прочесть ее, а не прочитать он тоже не мог. И вот он подкрадывается к ней, точно собирается схватить змею за хвост, и когда видит свое имя, сердце его готово выскочить из груди. Сперва он пробежит глазами последнюю строчку, потом, густо краснея, вопьется в статью и в два счета ее заглотает. Если он сразу видел, что статья «хорошая», в нем поднималась неодолимая радость, он ликовал, хотелось распахнуть окно и кричать всему свету о своем торжестве. Поняв же с первых слов, что приговор будет суровым, Джордж читал страдая, не в силах оторваться, и отчаяние его было так велико, что ему казалось — песенка его спета, он перед всем светом выставлен дураком и неудачником и уж больше не сможет написать ни строчки.

После того как появились самые важные рецензии, почта его понемногу приобрела иную окраску. Поток проклятий из родного города не иссяк, но теперь приходили и письма иного рода, от совсем незнакомых людей, от читателей, которым книга понравилась. И раскупали ее, видимо, совсем неплохо. Она даже появилась в некоторых списках бестселлеров, и вот тут-то началось. Скоро почтовый ящик уже ломился от писем поклонников его таланта, и с утра до ночи весело звонил телефон: Джорджа засыпали приглашениями на завтрак, на чай, на обед, в театр, на воскресную поездку за город — куда угодно, только бы он пришел.

Что же это — наконец-то Слава? Да, наверно, — и на первых порах жадное желание поверить в нее захлестнуло Джорджа, он почти забыл про Либия-хилл и очертя голову кинулся в распростертые объятия незнакомых людей. Он с ходу принимал одно приглашение за другим, и у него не оставалось ни минуты свободной. Всякий раз, как он куда-нибудь отправлялся, ему казалось — его ждет все золото, вся волшебная прелесть мира, все, о чем он прежде мечтал. Наконец-то он займет в этом великом городе почетное место среди великих мира сего, заживет жизнью такой счастливой и полнокровной, какой никогда еще не знал. На каждую новую встречу с каждым новым другом он шел так, будто его ждет неслыханная, пьянящая радость.

Но ничего этого он не нашел. Ибо, несмотря на годы, прожитые в Нью-Йорке, оставался истинным провинциалом и понятия не имел об охотниках за знаменитостями. Есть такая особая порода людей, они водятся в высших сферах джунглей Космополиса, и питает их, видимо, лишь некая изысканная и сладостная эманация, исходящая от всякого искусства. Они нежно любят искусство, просто души в нем не чают, и еще того больше они любят людей искусства. Вся их жизнь — сплошная охота за знаменитостями, и любимый их спорт — заманивать литературных львов. Самые отважные охотники преследуют лишь матерых львов, — что может быть приятней, чем похвастать таким роскошным трофеем! — но другие охотники, а особенно охотницы, не брезгуют и львенком. Прирученный, одомашненный львенок оказывается очень милым зверьком, куда милей болонки, — ведь лаской его можно обучить любым самым забавным штучкам.

Уже несколько недель Джордж был баловнем этих богатых и образованных людей.

Один из новоявленных друзей Джорджа сказал ему, что с ним жаждет познакомиться некий миллионер, большой эстет и человек благородной души. Это подтвердили и еще разные люди.

— Он буквально помешался на вашей книге, — говорили ему. — Он просто мечтает с вами познакомиться. Вам непременно надо у него побывать, такой человек вам может быть очень полезен.

Джорджу рассказывали, что этот миллионер без конца про него расспрашивал и узнал, что Джордж очень беден и вынужден за ничтожное жалованье преподавать в Школе прикладного искусства. Едва миллионер об этом услыхал, его великодушное сердце облилось кровью. Это невыносимо, сказал он, с этим нельзя мириться. Такое возможно только в Америке. В любой европейской стране, — да, даже в маленькой нищей Австрии, — художнику дали бы субсидию, чтоб над ним не нависала мерзкая угроза нищеты и все его силы были бы отданы созиданию прекраснейших творений… и, видит бог, уж он-то постарается, чтобы так произошло и с Джорджем!

Джордж ничего подобного не ждал и вообще не понимал, почему это следует делать для кого бы то ни было. Однако же, услыхав про великодушного миллионера, он воспылал желанием познакомиться с ним и уже любил его, как родного брата.

Итак, им устроили встречу, Джордж пошел знакомиться, и миллионер был с ним очень мил. Несколько раз приглашал Джорджа к обеду и хвастал им перед всеми своими богатыми друзьями. А одна прелестная женщина, которой миллионер представил нищего молодого писателя, в тот же вечер повезла его к себе и одарила его высшим знаком своей милости.

Потом миллионеру потребовалось ненадолго уехать по делам за границу, Джордж пришел в порт проводить друга, и тот любовно похлопал его по плечу, не чинясь, назвал по имени и сказал: если что-нибудь понадобится, пускай только даст телеграмму, и уж он обо всем позаботится. Уезжает он самое большее на месяц, но занят будет по горло, на письма времени не хватит, а вот как только вернется, тут же даст о себе знать. С этими словами он крепко пожал Джорджу руку и отплыл.

Прошел месяц, полтора, два, о миллионере ни слуху ни духу. Увидел его Джордж больше чем через год, да и то случайно.

Некая молодая дама пригласила Джорджа позавтракать в дорогом кабачке. Едва они вошли, Джордж увидел своего друга-миллионера — тот в одиночестве сидел за столиком. Джордж испустил радостный крик и, протянув руку, кинулся к нему через всю комнату, но впопыхах налетел на разделявший их стол и упал. Когда он поднялся с полу, «друг», откинувшись на стуле, смотрел на него в совершенном недоумении, но все же слегка оттаял, пожал протянутую руку и сказал с холодком, насмешливо и снисходительно: