Читать книгу - "Лавиния - Урсула К. Ле Гуин"

они еще долго продолжали оставаться такими же, особенно в сельской местности, и в Республике, и в Империи, пока увеличение количества импортированных богов, а также христианская нетерпимость эти верования полностью не подавили. «Язычник» – это, собственно, и есть тот, кто поклоняется тем древним богам; это слово чаще всего использовали христиане; но исходно «язычниками» (pagans) являлись просто жители сельских общин пагов, так сказать, деревенщина. Деревенские жители действительно дольше всего придерживались старых, местных, верований и обрядов, тесно связанных с землей. Арвальская песня, которую в моем романе поют во время обряда амбарвалии, является, вероятно, одним из самых первых образцов латинской поэзии, хотя записана она была только в 218 году н. э. Впрочем, она и тогда уже считалась невероятно древней и, возможно, казалась ее тогдашним исполнителям не менее странной и чужой, чем нам теперешним.

Кто же были те люди, что населяли предгорья и долины Лация в VIII веке до н. э.? Кто они, эти латины, предки римлян? Сейчас, благодаря усилиям историков и археологов, о них появляется все больше различных сведений, но все же я рада, что поместила героев своей истории в ту полумифическую, неисторическую реальность, что так уверенно описана Вергилием, а не в туманную, полную терпеливых догадок и бесконечных предположений действительность, которую предлагают нам археологи. Что же касается историков, то это времена столь далекие, что приносят им одни огорчения. Не существует сколько-нибудь достоверных исторических сведений ни о латинах, ни даже о самом Риме; самые первые из них появляются на удивление поздно, лишь в середине второго столетия до н. э. Читать труды римского историка Ливия (жившего примерно в одно время с Вергилием) одно удовольствие, но то, с чем ему приходилось иметь дело, почти полностью принадлежит к области легенд, мифов, догадок, фольклорных представлений и противоречий; все это он легко дополняет списком основных праздников, именами консулов и кое-какими иными загадочными фрагментами истории; впрочем, у нас-то сведений об этом периоде куда меньше, чем у Ливия, хотя на открытия, сделанные нашими археологами, вполне можно положиться.

Сам Рим, скорее всего, действительно был латинским поселением, на какой-то период захваченным этрусками и находившимся под их сильным влиянием. Впрочем, никто с полной уверенностью не может сказать, кто они были такие, эти этруски, хоть они и оставили поистине бесценные предметы архитектуры и искусства везде, где некогда проживали; кроме того, мы сумели отчасти расшифровать их язык. В основном этруски жили к северу от Тибра, и их двенадцать городов-государств образовывали некое подобие союза; по всей видимости, они и в культурном, и в экономическом отношении были значительно более развиты, чем латины.

Латины и их ближайшие соседи – сабиняне, герники, вольски и другие – говорили на родственных индоевропейских языках и, по всей видимости, мигрировали с севера на юг примерно в первом тысячелетии до н. э.

Места хватало всем. В те давние времена значительная часть Италийского полуострова была покрыта лесами. Но, как известно, там, куда приходит человек, деревья умирают; или, перефразируя Тацита, мы создаем пустыню и называем это прогрессом. К 800 году до н. э. эти народы, говорящие на латинском языке, заселили пространство Лация, вырубая деревья и расчищая себе земли для полей и пастбищ; они вполне могли быть – как у меня в романе – крестьянами, «деревенщиной» (pagans), представителями оседлых племен или народов, которыми руководили вожди или цари. Они, возможно, отнюдь не были столь цивилизованны, благополучны и довольны жизнью, какими их изобразила я. Однако все они совершенно точно были крестьянами-воинами и проводили немало времени, не только возделывая поля, но и сражаясь друг с другом. Жители Лация вели подобное существование в течение многих веков, и успехи их все возрастали, так что в итоге именно они стали править не только всей Западной Европой, но и значительной частью Африки и Азии.

Как и Вергилий, я называю селения бронзового века городами, и жившие в них люди, вероятно, тоже воспринимали их именно так, но нам такой «город», наверное, показался бы больше похожим на крепость, обнесенную стеной или частоколом, к которой тесно лепятся жалкие хижины. Жители городов, разумеется, выходили за городские стены, чтобы пасти скот – коров, овец и коз, – сеять ячмень и пшеницу-двузернянку, выращивать овощи, фрукты и орехи. Они, возможно, еще не знали ни хлопка, ни льна; женщины вычесывали, пряли и ткали шерсть, изготавливая из нее одежду – тоги, паллии, гиматии, – которую носили все, и мужчины, и женщины (и которая не так уж сильно отличалась от индийского сари). Вполне возможно, что в те времена латинам были известны только дикий виноград и дикие оливки, практически несъедобные, и мало кто мог себе позволить покупать хорошее вино и настоящее оливковое масло у этрусков, которые к тому времени, скорее всего, все это уже имели. Но я просто не могла себе представить жителей италийского побережья без вина и оливкового масла. И, если это может служить для меня хоть каким-то извинением, Вергилий тоже явно не мог себе этого представить.

Я попыталась хотя бы мимолетно изобразить и тогдашнюю сельскую местность – сплошные леса, состоящие в основном из дубов и сосен и пересеченные множеством рек и речушек, текущих в довольно глубоких оврагах с крутыми склонами, которые ближе к морскому побережью сменяются болотистыми лугами и песчаными дюнами. Селения в основном располагались на скалистых холмах вулканического происхождения, прилегающих к Альбанской горе{84}. Деревушки, их пастбища и поля, разделенные паговыми межами, представляли собой лишь незначительную часть этой довольно дикой местности. Соседние города находились достаточно далеко друг от друга. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем эти города и деревни начнут сближаться, объединяться и в итоге превратятся в Рим. А в ту эпоху люди жили еще в мире дикости, одиночества и разобщенности.

Вергилий явно преувеличивает искушенность обитателей этого древнего мира. Я же, напротив, стремлюсь показать их примитивность; и оба мы, по-моему, действуем так именно потому, что нам хочется сделать этих людей римлянами – хотя в самом начале становления великого Рима.

Уже самые первые книги, которые я прочитала о Древнем мире, вызвали во мне интерес к Риму, но не тому болезненно развратному, погрязшему в роскоши имперскому Риму из телевизионных сериалов, а к Риму раннему, Риму простому и невежественному, Риму времен Республики. В том Риме форум был не из мрамора, а из дерева и кирпича; суровые люди там обладали чувством долга, порядка и справедливости; тамошние крестьяне по полгода проводили в армии, а женщины в течение этого полугода вынуждены были сами вести хозяйство; там жили большими семьями, более всего почитая огонь в своем очаге, зерно в своем амбаре, воду в ближайшем колодце или источнике и духов данной местности. Женщин в Риме никогда не воспринимали как некое движимое имущество, и хотя бы по одной этой причине я со своим воображением чувствую себя как дома в любом древнеримском жилище, чего со мной никогда не бывает в жилищах древних греков. У римлян, как и у греков, как и у всех прочих народов той эпохи, были, разумеется, рабы, но то были домашние рабы, часть familia (семьи), рабы, которые сидели за одним столом со свободными. Да, римляне были грубоваты, а порой и жестоки, и они невероятно сильно отличались от нас, но трудно воспринимать их как людей, исходно нам чуждых. Большей частью нашего культурного наследия мы обязаны именно им, половина слов в наших языках имеет латинские корни. Наши основные представления о законе и справедливости выработаны ими… как, пожалуй, и многие «домашние», но такие тонкие понятия, как верность, скромность и ответственность, – самые главные, по мнению Вергилия, качества истинного героя.

Урсула Ле Гуин,

2008

Рекомендуем книги по теме

Контакт

Карл Саган

Марк и Эзра 2.0

Рагим Джафаров

Процесс

Франц Кафка

Время вышло: Современная русская антиутопия

Коллектив авторов

Сноски

1

Перевод И. Тогоевой.