Читать книгу - "Идеалист - Владимир Григорьевич Корнилов"

в его доме обаятельной в своей провинциальной стеснительности молодой женщины. Без меры суетился, без умолку говорил, и настолько был внимателен и предупредителен, что, когда Зойка, доставая из своей сумочки нужную Алексею Ивановичу книжечку с адресами и телефонами, неловко обронила на пол платочек с заботливо и смешно привязанными к нему ключами от квартиры, он с проворством юноши сорвался с места, бросился поднимать. Руки Зойки и Юрочки столкнулись, Алексей Иванович видел, как Зойка в испуге отдёрнула руку от опалившего её чужого прикосновения, и в то же время почувствовал, как проснулся в ней чертёнок любопытства. Тогда же подумал: «Ну, вот, этого ещё не доставало…»

Юрочка редко отступал от желаемого. Выбрал время, когда Алексей Иванович был в отъезде, навестил их городок. Попытался по-родственному остановиться в семейной обители Поляниных, но Зоя, всё поняв, всполошилась. В уже обретённой женской мудрости, сумела переадресовать его знакомым людям, заинтересованным в приезде высокого гостя, и тем тактично отвела возможность опасного сближения. Юрочка вынужден был довольствоваться исполнением других, более доступных желаний, и уехал в досаде. Как-то в одну из встреч с Алексеем Ивановичем саркастически проворчал: «Ты, смотрю, и жёнушке свою идиотскую нравственность прививаешь!..»

Алексей Иванович всё это помнил, как помнил чуть ли не каждый прожитый день своей жизни. Обострять мрачное состояние братца не захотел, но и от правды уходить не счёл нужным. Потому на далеко не безвинный вопрос Юрия Михайловича ответил уклончиво:

− Движемся потихоньку к душевному согласию…

− И получается?..

− Получается, - ответил Алексей Иванович, и улыбнулся.

Юрий Михайлович потянулся к бутылке, плеснул в фужер, глотнул, поморщился не от горечи вина, от горечи мыслей, сказал, не веря:

− Идеалист!..

Алексей Иванович сознавал сложности семейной жизни брата, осторожно предположил:

− Может, всё это от твоих увлечений, Юрка? Растрачивая себя на многих, семейного счастья не обретёшь…

Юрий Михайлович долго рассматривал братца насмешливым взглядом:

− Ты что, в самом деле веришь в святость семейных отношений? Ну, брат, твою физиономию надо в музей Достоевского, рядом с князем Мышкиным повесить! Когда-то весь грешный мир смеялся над тобой: ночь пролежал в обнимку с девицей и оставил её девственницей?!

Говорят, слово дал. А что ей твоё слово? Только предлог, чтобы с тобой в постель лечь. А ты в благородстве ночь промучился! Да она утром смотреть на тебя не могла! Девки такое слюнтяйство не прощают. Девица та на другой день уже лежала в постели моего приятеля. Довольнёшенька была!..

Алексей Иванович смутился действительному случаю в своей жизни, несколько даже покраснел. Хотел сказать: «Как на то посмотреть. Кому-то важно «иметь». Кто-то старается «быть»». Но промолчал.

− Скажу такое сейчас – не поверишь! – В мрачном лице Юрочки проступило что-то похожее на торжество. – Представь супружеское ложе. В постели молодая жена. Рядом, в той же постели, супруг, тоже молодой. Лежит рядом, под боком. Отвернулся и… Как думаешь – чем занимается? Онанизмом!.. Можешь представить такое?! А у них уже и девчоночка лет пяти. Оба хотят одного, а ненависть между ними такая, что не дотронуться друг до друга! И если эта униженная, кстати, симпатичная женщина со слезами бросается в мои объятия, я что должен отправить её обратно к идиоту - мужу?! Нет, братец, чужие жёны тоже нуждаются во внимании! Ты вот чужую жену взял, не девицу, и – ничего?

Алексей Иванович пожал плечами.

− Ни ревности, ни злости, что какой-то мужик каждую ночь её лапал?.. Ладно, ладно, не раздувай ноздри! Я к тому, что там и там – одно. Что я с чужой женой переспал, что ты чужую жену к себе перетащил. Суть-то – одна!

− Нет, далеко не одна. Я чужой женой не позабавился – я человека в жёны взял. При том, на всю жизнь…

Юрий Михайлович издал звук лопнувшего пузыря, затрясся в смехе. Полы халата разошлись, обнажилась волосатая грудь, неопрятная выпуклость дрожащего от смеха, тоже волосатого, живота.

− Ну, уморил! – проговорил он, отирая ладонью губы. Взял фужер, подсунул под усы, долго тянул в себя коньячную жидкость. Допил, с какимто даже отвращением отставил.

− Ох, как хочется дожать тебя, чёртова идеалиста! – сказал, в несдержанности захмелевших чувств, пристукнув кулаком по столу.- Носом тыкаю тебя в жизнь, а ты вроде блаженного при церкви, - сам в рубище, а лик к небесам! Да ещё благодарение попу возносишь за то, что не гонит с паперти! Думаю, и понять не могу, чем ты привлекательную свою жёнушку удерживаешь при себе?

Не по душе был разговор Алексею Ивановичу. Он сделал движение встать, уйти в другую комнату, там дождаться Ниночку, передать ей какое-то поручение от Зои, но Юрий Михайлович остановил.

− Посиди, - попросил мрачно.

Как-то сразу он свял, рукой подпёр отяжелевшую голову, сидел насуплено, как бывало в юности. Сказал, пророчествуя:

− Человек, если хочешь знать, самое отвратительное животное из всех существующих. Из той низости, в которой пребывает он с времён пещерных, вразумлением его не вытащить. И чем дальше, тем больше звереть будет человечество. Будущее уже расписано мудрецами. Кто когда придёт к власти, как жить будем, всё расписано. И что песни чужие петь будем. И свои на их манер запоём. Тут-то уж поверь мне. Всё в ту сторону движется… Ладно. Чёрт с ними, с бабами, с мудрствованием. Расскажу-ка тебе одну историю. Может, пригодится тебе, чёртову идеалисту, расчухаешь кто и как управляет нами.

Юрий Михайлович запахнул халат, охватил руками грудь, заговорил с какой-то даже насмешливостью к тому, о чём вспоминал:

− Когда повинный мой папочка перетащил меня в столицу, он позаботился и о соответствующей должности, - поставил меня, как ты знаешь, на наше министерское издательство. Корабль – за полдня не обойдёшь, команда пестра, разнолика. И мне, новоиспечённому капитану, предоставили выруливать в море дел и политики! Замыслы – благороднее один другого. Идей – хоть отбавляй. Место выгодное. В том смысле, что не мне приходилось выискивать исполнителей. Шли ко мне все, кто мечтал хоть о малой своей брошюрке.

Кому отдать предпочтение – леспромхозовскому механизатору или кому-то из сильных мира сего – выбирал я. Чувствовал я себя прочно. Шутка-ли – за спиной опека самого Министра, папочкиного дружка! Получил кабинет, приёмную с секретаршей, эту вот квартирку, оклад, приличествующий положению. Словом, командуй Юрий Михайлович, выходи на простор!..

Стараюсь. Корабль вроде бы плывёт, план выполняем. А чувствую, где-то что-то не то. Руки на штурвале, команды подаю, а ход не тот – днищем вроде бы