Читать книгу - "Счастливчики - Хулио Кортасар"

— Необыкновенное дело, — сказал Лопес. — Первый раз женщина оделась быстрее, чем я.

— Судя по тому, как вы задержались, к душу вы относитесь как римлянин.

— Возможно, не могу сказать точно. Кажется, действительно стоял под душем долго, вода такая приятная, холодная. И почувствовал себя лучше.

Сеньор Трехо прервал чтение Omnibook и поздоровался с ними с прохладной вежливостью, что, по мнению Паулы, было очень кстати при такой жаре. Со скамьи, на которой они сидели, в самом далеком от двери углу, им виден был только сеньор Трехо и бармен, сливавший оставшиеся на дне бутылок джин и вермут. Когда Лопес прикуривал от сигареты Паулы, их лица сблизились, и то, что, по-видимому, было счастьем, перемешалось с сигаретным дымом и покачиванием судна. Прямо посреди этого счастья он вдруг ощутил каплю горечи и смущенно отстранился.

Она продолжала ждать, спокойно и беззаботно. Ожидание затянулось.

— Вам все еще хочется убить несчастного глицида?

— Плевать я на него хотел.

— На него — разумеется. Но глицид расплатился бы за меня. Это меня вам хочется убить. В переносном смысле, конечно.

Лопес уставился в кружку с пивом.

— То есть вы входите в каюту в купальнике, раздеваетесь, как ни в чем не бывало, принимаете душ, и он тоже входит и выходит, тоже раздевается, все так просто?

— Ямайка Джон, — сказала Паула с притворным упреком. — Manners, ту dear^[81].

— Не понимаю, — сказал Лопес. — Ровным счетом ничего не понимаю. Ни этого судна, ни вас, ни себя самого, все от начала до конца — сплошная нелепица.

— Дорогой, в Буэнос-Айресе человеку не удается в таких подробностях знать, что происходит внутри квартир. Сколько молодых девиц, которыми вы восхищались illo tempore^[82], раздевались в обществе самых неожиданных особ… Вам не кажется, что порою в вас пробивается психология старой девы?

— Не говорите чепуху.

— Но это так, Ямайка Джон, вы думаете в точности так, как подумали бы эти несчастные толстухи, забившиеся под навес, узнай они, что мы с Раулем не женаты и что между нами ничего нет.

— Мне отвратительна сама эта мысль, и я не верю, что это правда, — сказал Лопес, снова злясь. — Не могу поверить, что Коста… как это может быть?

— Напрягите свои умственные способности, как говорят в переводных детективах.

— Паула, можно придерживаться самых свободных взглядов, я отлично понимаю, но чтобы вы и Коста…

— А почему не может быть? Пока тела не заразили души… А вас беспокоят — души. Души, которые в свою очередь заражают тела и, как следствие, одно тело начинает спать с другим.

— Вы не спите с Раулем Костой?

— Нет, сеньор профессор, я не сплю с Раулем, и Рауль не рулит ко мне во сне. А теперь я возражаю за вас: «Не верю».

Видите, я сэкономила вам два слова. Ах, Ямайка Джон, как это скучно, как хочется сказать вам какую-нибудь гадость, которая так и рвется у меня сквозь зубы мудрости. Подумать только, в литературе вы на эту ситуацию посмотрели бы совершенно спокойно… Рауль уверяет, что я склонна смотреть на мир с точки зрения литературы. Не умнее было бы и вам делать то же самое? Почему вы такой дремучий испанец, такой архилопес из всех суперлопесов? Почему позволяете атавистическим пережиткам управлять собой? Я умею читать мысли, как цыганки в парке Ретиро. Сейчас вы рассматриваете гипотезу о том, что Рауль… скажем, в силу естественных роковых причин лишен возможности оценить во мне то, что у других мужчин вызвало бы восторг. И вы ошибаетесь, это не так.

— Я такого не думал, — сказал Лопес, немного пристыженный. — Но признайтесь, ведь и вам самой должно казаться странным, что…

— Ничуть, потому что я дружу с Раулем уже десять лет. И мне вовсе не кажется странным.

Лопес попросил еще два пива. Бармен заметил, что скоро обед и пиво может отбить аппетит, но они все равно попросили принести. Рука Лопеса мягко легла на руку Паулы. Они поглядели друг на друга.

— Признаю, у меня нет никакого права судить. Но вы… Да… разреши мне говорить тебе «ты». Разреши, ладно?

— Конечно. Ты меня избавил от того, чтобы я начала первая, но тогда бы ты от этого расстроился, поскольку нынче у тебя кругом шестнадцать, как говорит сынишка нашей прислуги.

— Дорогая, — сказал Лопес. — Безмерно дорогая.

Паула неуверенно глянула на него.

— Как легко перейти от сомнений к нежности, почти неизбежный шаг. Я много раз замечала. Но маятник раскачивается, Ямайка Джон, и теперь ты будешь сомневаться больше, чем раньше, потому что тебе кажется, что ты стал ко мне ближе. Не строй иллюзий, это худо, потому что я далека от всего. Так далека, что мне самой противно.

— От меня ты не далека.

— Физическая видимость иллюзорна, дорогой мой, одно дело, что сидишь рядом со мной, и другое… Метрическая система не годится для измерения таких вещей. Но вот недавно… Да, лучше рассказать тебе, хотя мне это не свойственно — такая минута откровенности, чрезмерной честности… Что ты строишь мину оскорбленного достоинства? Не станешь же ты утверждать, будто узнал меня за два дня лучше, чем я сама себя за полных двадцать пять лет? Так вот: недавно я поняла, что ты прелестный парень и, кроме того, гораздо более честный, чем я думала.

— Что значит более честный?

— Ну, скажем, более искренний. Признайся, что до сих пор ты играл в обычную игру. Человек садится на пароход, изучает окружающую обстановку, подбирает кандидаток… Как в литературе, хотя Рауль и издевается над этим. Ты делал все точно так, и если бы на борту было пять или шесть Паул, вместо того, что есть (Клаудиу вынесем за скобки, потому что она не про вашу честь, и не изображай оскорбленное мужское достоинство), я бы сейчас не имела удовольствия пить хорошо охлажденное пиво в обществе сеньора профессора.

— Паула, все то, о чем ты сейчас говорила, я называю попросту судьбой. Ты тоже могла бы встретить на пароходе дюжину других мужчин, и мне бы досталось только смотреть на тебя издали.

— Ямайка Джон, каждый раз, когда я слышу слово «судьба», мне хочется бежать за зубной пастой. Ты обратил внимание, что на «ты» Ямайка Джон звучит уже не так славно? По-моему, пиратам требуется более торжественное обращение. А если буду называть тебя Карлос, невольно вспомнится песик моей тетушки Кармен Росы. Чарльз… Конечно, все это жуткий снобизм. Ладно, что-нибудь придумаем, а пока что ты по-прежнему мой любимый пират. Нет, я не пойду.

— Разве я что-нибудь сказал? — побормотал пораженный Лопес.

— Tes yeux, mon cheri^[83]. В них ясно виден коридор, дверь каюты и номер один на двери. Признаю, что я, со своей стороны, заметила номер твоей каюты.