Читать книгу - "Собаки и волки - Ирен Немировски"

какое же из окон – спальня Гарри. Она выбрала то, что справа, оно сияло, как звезда. Потом она прижалась разгоряченной щекой к железной решетке и тихо сказала:

– Гарри… Гарри… Гарри…

Она почувствовала такое же сладостное и почти болезненное наслаждение, как тогда, когда смотрела на небо и красивый дом. Это неизвестное, странное имя, звучавшее так благородно и так необычно, запечатлелось на ее губах, как поцелуй.

5

Настасья мыла окна раз в год, на Пасху. Все остальное время стекла были замызганные, снаружи на них были следы от дождя, а изнутри они были захватаны грязными детскими руками. Даже в самый солнечный день в комнатах было полутемно. Ада не замечала этого до того момента, когда они с Беном заболели одновременно и им пришлось провести почти месяц вместе в комнате Ады.

Пол в мансарде, служившей Аде спальней, был дощатый, выкрашенный желтой краской, а стены были оклеены обоями с нарисованными китайцами и китаянками. В часы лихорадки Ада и Бен считали и пересчитывали, каждый про себя, фигурки, которые им было видно со своих кроватей. Китайцы носили большие соломенные шляпы, они были босиком, и, опираясь на посохи, смотрели на китаянок, жеманившихся под зонтиками. Некоторые были синие, некоторые – красные, но так как водосточный желоб был совсем рядом, то темные пятна сырости размыли цвета и смешали их в лиловый, который плавно перетекал от сливового оттенка к малиновому.

Прямо над обеими кроватями нетерпеливые детские пальцы сорвали обои и кончиком карандаша выцарапывали лица и животных на белой штукатурке стен. В углу спальни с потолка свешивалась паутина, колыхавшаяся под вечным сквозняком из кухни в ожидании взмаха метлы накануне Пасхи. Дверь в глубине дома всегда была открыта, чтобы очередные Настасьины любовники могли приходить, когда им вздумается.

Когда Бен или Ада болели, тетя Раиса разогревала над пламенем свечи немного свиного жира, смешивала его со скипидаром и натирала своими худыми и сухими руками детям спину и грудь. Потом она заставляла их выпить горячего чаю, а если болезнь принимала достаточно серьезный оборот, то добавляла компресс на шею и давала ложку касторки. Чтобы перебить противный вкус лекарств, Лиля тайком приносила им пирожки с капустой и яйцами и липкие конфеты, больше недели провалявшиеся в карманах ее поклонников. Так что для Ады и Бена болеть было даже вполне приятным времяпрепровождением. Но в этот раз все слишком затянулось. Лихорадка, слабость, боль в горле и ушах все никак не проходили. В конце концов, нельзя же все время спать или вырезать целые горы бумажных кукол: детям было скучно. Только в конце третьей недели Бену пришла в голову блестящая мысль, которая должна была в корне переменить их тоскливое существование.

Поначалу они, как и все дети мира, играли в необитаемые острова; они делили между собой воображаемые земли, но этого им было недостаточно. Позже никто не мог вспомнить, кто из них первый придумал то, что они потом назовут «той игрой», забыв про все остальные. Она состояла в том, что все дети под предводительством Бена и Ады должны будут однажды утром собраться и уйти, найти себе страну, про которую никто не знает, и жить там одни, и чтобы ни один взрослый туда не допускался. У них будут свои законы, своя армия, свои министры. Дети каменщиков построят города, дети художников, конечно, смогут расписать стены. Место должно быть неприступным, окруженным высокими горами, и кроме того, никому в голову не придет их искать, ведь взрослые будут рады избавиться от детей, думали они. Разве они не слышали, как их родители все время стонут? Все так дорого! Одежда, еда, образование… А потом девочкам надо будет собирать приданое, а мальчиков – пристраивать! Столько забот! Конечно, взрослые были бы рады узнать, что их дети далеко, живы-здоровы и счастливы.

Ада с раскрасневшимися от жара щеками закрывала глаза и представляла себе, как они уйдут. Раннее утро. Или, еще лучше, темная ночь, без единого луча света; все спят, и из каждого дома выходят дети, босиком, чтобы не шуметь, и каждый прячет под пальто потайной фонарь (это было самое главное). Они собираются где-то за городом и отправляются в путь. Естественно, они идут гораздо быстрее, чем их родители, старые и неповоротливые. Даже если кто-то захочет их догнать, это будет невозможно. Перед глазами Ады стояли они все – дети из ее квартала, города, всей России, маленькие юркие тени, собравшиеся вместе, устроившие привал в темном лесу или на берегу реки. Они будут идти долго, неделями, месяцами, если потребуется, прежде чем доберутся до страны, которая их ждет. Ада не знала, где она, но ей казалось, что она ее видит. Там были дикие звери для охоты, враги для игры в войну и засушливая земля, чтобы наслаждаться трудом и завоеваниями.

– Как мы назовем ее, Бен?

Но по этому поводу они так и не смогут договориться.

– А если они пошлют за нами полицию?

– А зачем? Думаешь, нас кто-нибудь хватится?

– Но помнишь, когда в прошлом году умерла маленькая Роза, дочь портного, ее мать плакала?

– Но она была мертва, глупышка; мы будем очень даже живы!

– А что, если они рассердятся, что мы уехали без разрешения, и пошлют за нами полицию?

Глаза Бена сверкнули.

– Дети императора будут с нами. Полиция им подчинится, конечно!

– Ты думаешь, дети императора пойдут с нами?

– Ну конечно. Они такие же дети, как и мы. Разве им не хочется быть свободными, строить дома, торговаться и делать покупки в магазинах?

День за днем игра обрастала деталями, новыми приключениями. У детей будет форма, украшения, литература, улицы, законы.

– Но кто будет главным?

Они наблюдали друг за другом краем глаза: мальчик лежал на спине, простыня и серая шерстяная шаль, служившая ему одеялом, были натянуты до подбородка; маленькая девочка приподнялась на подушке, опираясь на локоть. От Бена было видно только кончик длинного, тонкого, дрожащего носа и черную прядь волос. Она нетерпеливо тряхнула каштановой челкой; от жара ее губы пересохли, а щеки горели. На ней была короткая дневная рубашка и старая Лилина кофта; сквозь слишком широкие рукава виднелись тонкие голые руки. Ночной рубашки у нее не было: вполне естественно тратить деньги на одежду, которую видно, но не на белье, которое не видно. Она решительно и быстро взмахнула рукой.

– Ни ты, ни я не будем главными, потому что мы можем быть только равными. Иначе у нас будет два правительства и начнется война.

– Ну и