Читать книгу - "Токсичный компонент - Иван Панкратов"

– Дорога в ад выстлана благими намерениями, – покачал головой Добровольский, пребывая в шоке от этой истории. – Помогла от порочных друзей избавиться. Навсегда. И ведь это он с балкона с ещё не вполне зажившими руками спустился. Ох уж этот детский протест, желание доказать что-то…

– Прохладно как-то стало, – поёжилась Кира. – Раз мы уже всё обсудили – может, внутрь зайдём?

– Да, конечно, – спохватился Максим. – Спасибо за то, что ситуация прояснилась. Лазарев очень переживает по поводу этой смерти. Надо будет ему рассказать. Можно ведь?

– Конечно, можно. – Кира пошла к двери в отделение. – Заинтересованных лиц в живых не осталось. К сожалению.

Она остановилась так внезапно, что Максим чуть не налетел на неё. Оглянувшись, она сказала ему:

– Я на себя сейчас со стороны взглянула. Рассказываю, как ребёнок сгорел, как тётка его умерла от инфаркта, и хоть бы раз голос дрогнул, хоть бы слезинка… Чёрт его знает, что это работа со мной делает. Я ведь не такая… Хотелось бы верить, что не такая… жестокая. Не такая равнодушная.

– Выгорание, – тихо произнес Добровольский. Кира смотрела на него, ожидая продолжения. – Разговор у меня был недавно. О профессиональном выгорании врачей, – сказал Максим. – Я, наверное, впервые задумался тогда, как это происходит, в чём выражается. И оказывается, что не только у врачей…

Ворошилова зло прищурилась, сжала губы в ниточку. Максим вдруг понял, что хочет немного отступить назад от Киры.

– Да, в нашей работе тоже… встречается, – согласилась она и быстрым шагом забежала на крыльцо, оставив Максима одного. Добровольский постоял ещё пару минут – ему почему-то не хотелось заходить сразу следом за Кирой.

Вернувшись в ординаторскую, Максим рассказал историю Никиты и его тётки Лазареву и Москалёву. Его выслушали молча. Когда Добровольский закончил, Алексей Петрович открыл окно и закурил прямо в кабинете, уронив пачку сигарет на пол.

7

– Знаете, какая теперь главная шутка в больнице? – следующим утром, придя на работу, спросил Лазарев.

– Вы же нам сейчас скажете? – ответил вопросом на вопрос Москалёв.

– Скажу, ещё как. – Алексей Петрович вошёл и с нескрываемой злостью захлопнул за собой дверь. – Меня теперь все спрашивают, можно ли в ожоговом отделении на «Бурда Моден» подписаться и кому деньги сдавать. Кириллов, язва прободная, руку мне протягивает, спрашивает это, а потом уточняет: «А можно деньги в подушке принести?»

Москалёв с трудом сдержал смех, отвернувшись от заведующего, а Максим попытался успокоить Лазарева:

– Алексей Петрович, вы же понимаете, что это всего лишь до следующего приключения. – Он развёл руками. – Так всегда было. Надо только подождать, когда кто-нибудь следующий или напьётся, или машину на стоянке ударит. Или поругается с кем-нибудь. Сразу изменятся приоритеты и начнут обсуждать других.

– Такой залёт долго не забудут, – не согласился Лазарев. – Это просто из ряда вон. И не надо меня успокаивать. Всё время сам себя спрашиваю – почему я сразу в ту подушку не заглянул, почему поверил ей на слово?

– Потому что это пропедевтика, Алексей Петрович, – объяснил Москалёв. – Сначала осмотр, пальпация, анализы – и только потом лапаротомия.

Он посмотрел на Добровольского, и они оба беззвучно засмеялись.

– Даже в родных стенах обсмеяли, – разочарованно произнес Лазарев. – А ведь раньше чуть ли не с рук ели.

Спустя секунду он уже хохотал вместе со своими хирургами. История с бабушкой и денежной подушкой действительно подарила врачам больницы повод поговорить об этом ближайшую неделю как минимум.

Когда веселье закончилось, Лазарев словно невзначай спросил:

– А ты чего Марченко не выписываешь? Уже по срокам пора, если я не ошибаюсь. – Добровольский почесал затылок, не зная, что с ходу придумать в качестве правдоподобной версии. – У тебя с ней договор какой-то, что ли? – посмотрел ему в глаза Алексей Петрович. – Я, собственно, не сильно против, но ты помни – с такими людьми ни о чём договариваться нельзя. Они подведут. Обязательно подведут, поверь моему опыту. У нас отделение специфическое. Не зря его называют порой санаторием «Заслуженный маргинал Приморья». Верить никому нельзя. Надеюсь, не ради денег ты всё затеял?

– Какие деньги, Алексей Петрович! – возмутился Максим. – Я так понял, ей угрожают те, с кем конфликт вышел. Она просто боится.

– Боится домой идти?

– Вроде того.

– Так идти всё равно придётся. Ты её здесь не пропишешь. На сколько она напросилась остаться?

– На неделю. Она себе нагноение донорской раны устроила, дура. Могла бы просто попросить.

– А потом?

– Собралась к сестре. – Максим вспомнил детали разговора с Марченко. – Но муж сестры сильно против. Из-за того, что она ВИЧ-инфицированная.

– Она же на АРТ.

– Именно. То есть она не опасна. И эти страхи все – они откуда-то из средневековья.

Лазарев покачал головой, размышляя, а потом подытожил:

– Значит, так. Нагноение купировать, а потом выписать. За неделю уложишься?

– За неделю – это если потом будет в поликлинику ходить на перевязки. Недолго.

– Нормально, – согласился Лазарев. – В поликлиниках у нас не дураки сидят. Надо им больше свободы давать, пусть опыта набираются… Кстати, ты заметил – она почти со всеми в отделении подружилась? Куда не пойдёшь – везде эта твоя Марченко. И с детьми играет, и с мамочками о жизни разговаривает, и с сёстрами порой общие темы находит.

– Заметил, конечно. Так и не понял, чем она берёт. Не работает, выпить любит, челюсть сломана, да ещё и основное заболевание… Зато в доверие втирается моментально. – Он вспомнил Клавдию Кутузову. – Инстаграм ведёт, не отстаёт от современных тенденций.

– Не удивлюсь, если она тайно посещает синагогу, как говорили в одном известном фильме до его цензуры, – задумчиво проговорил Алексей Петрович. – А что, всего можно ожидать, – добавил он, глядя на Добровольского. – Короче, решение принято, больше не лезу, ты лечащий врач, ты и распоряжайся.

Он кивнул, ставя точку в разговоре. Достав из кармана пачку сигарет, Лазарев направился на перекур, а Максим подошёл к холодильнику в углу предоперационной, на который всегда перед мытьём рук складывал часы и телефон, проверил уведомления.

«Сегодня дежуришь?» – писал контакт с инициалами Ж. М. Он улыбнулся, ответил: «Да».

Таким улыбающимся его и встретила у дверей операционной Кира Ворошилова, попросив уделить ей несколько минут. Они ушли из отделения на площадку к лифту, надеясь там поговорить, но рабочий день был в самом разгаре. Им пришлось спуститься вниз, к хозяйственной двери, через которую в больницу обычно выгружали медикаменты и продукты, вывозили грязное белье и выкатывали тела умерших. Они прошли по лестнице, Добровольский дёрнул большой шпингалет