Читать книгу - "Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур"

– Правильно, – подтверждала Зоя.

– Что ж, тогда по рукам, – старичок осторожно коснулся Зоиной ладони. – Сегодня вещи собираю, а завтра с утра к вам переезжаю. Ну, прям стихи! – Зоя согласно закрыла глаза. Но не приехал старичок. Помер. Нашли его следующим утром в его же доме посреди груды полусобранных вещей. Отказало сердце. Хотелось бы верить, что от счастья.

Зоя еще кота завела, чтоб от скуки не так маяться. А надо было кошку! Кот едва подрос, стал из дома уходить – гулящий оказался. Неделями не видать. Вернется, под окнами заорет, как блажной, бабушка Зоя ему вынесет сметаны, воды да прочих яств. Кот нажрется – и спать. Его бабушка Зоя немного повычешет, клещей повытащит, приведет чутка в порядок. А кот выспится и опять шляться. Так что даже кот не составил компанию бабушке Зое. Вот и жила одна с приходящим котом да курицами, пока не появился у нее Купринька.

Глава 3

– Скажу тебе сказочку. – Бабушка Зоя привалилась спиной к дверке шкафа, складки на переднике расправила, руки сверху положила. – Коли не выходишь, так слушай же. Жила-была королевна. Лучше – царевна, потому что было у нее свое ма-ахонькое, но уютное царство. Вот только жила в своем царстве царевна одна-одинешенька. Забегали к ней рыцари заморские, да всех спровадила, ибо неча тут в ее царстве доспехами своими пол пачкать да бряцать на весь двор железяками энтими! У рыцарей же как: лапти железные острые, больно пинаются, а штука эта, ну, что на лице, как ее там? Где шлем которая. Тьфу-ты! Забыла! В общем, стучит она противно, хуже челюсти вставной. О как. Неча таких рыцарей во дворы царские пускать, а про покои и вовся молчу. Хорошо было царевне, вольготно, да только скучно, хоть целый день зевай да мух в окне считай, лови их и крылья отрывай потехи ради. – Тут бабушка Зоя спохватилась: – Ты только так не смей делать? Хорошо? Крылья мухам не отрывай! Это царевна от скуки так хотела, да и то не делала. Понял? Да-а. Дальше вот что. Завела себе царевна не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Зверушка хороша, добра, презанятна. Жаль только, неласкова. Стала тогда царевна за зверушкой ухаживать: кормить, поить, умывать, гребешком шерсть чесать, песни петь колыбельные. А зверушка та неблагодарной оказалась: в одну ночь цап царевну за руку, ну укусила то бишь, и убежала. Уж как царевна плакала, как звала свою зверушку, та не выходила. Решила царевна, что убежала зверушка в лес темный, лес еловый, да в самую чащу, да съели там зверушку лесные звери, разорвали на кусочки, обглодали белы костоньки и не подавилися. Оделась тогда царевна во все черное с головы до пят: черный сарафан на черную блузку, черные колготы, черные туфли, а на голову повязала черную ленту. Оделась во все черное и стала чахнуть. Чахнуть? Знаешь, что такое? Это значится плохо ей было, она стала такая кривая вся, косая, серая на лицо, то-о-о-ощая. Понял? Да-а. И без того было царевне скучно жить в ее уютном царстве, а без зверушки стало ну совсем невыносимо. Чахла-чахла царевна, да и сдохла наконец. И тогда-то выползла зверушка царевнина из подпола – она там все это время пряталась и причитания царевнины слышала, и как сохла та, видела – да поздно уже. Не вернуть царевны, не оживить кормилицы. Завыла тогда зверушка с горя. Выла-выла, а потом взяла и тоже издохла, потому что исть стало нечего. Вот и сказочке конец. Слушал ли? Молодец ли? Сказка, знаешь, ложь, а в ней намек. Понимаешь меня, Купринька?

Но молчит Купринька. Ничего он в сказках не смыслит, никаких уроков из них не выносит. Надобно бы баб-Зоины сказки записать в одну тетрадочку, мало ли кому потом пригодятся. Али самой для памяти. Купринька-то читать вряд ли сумеет, ему ни к чему. Дай бог, если выслушает. Дай бог, если поймет, что к чему в бабушкиной сказке. Уж сколько она их порассказала ему! У-у-у, не перечесть! А все впустую, а все зазря. Не учат ничему Куприньку сказки, особенно через шкаф сказанные. Он, небось, и не слушает их вовсе. Или так, в пол-уха. И ничего, что ухи у Куприньки ого-го какие – лопоухие. Бабушка Зоя свои, нелопоухие, навострила: слушала-слушала шорохи в шкафу, а ничего не расслышав, вдруг запричитала:

– Бедная я, несчастная. Никому-то я не нужна горемычная. Никто меня не приголубит, сиротинушку. – И слезу пустила. Слезу, конечно, ни к чему, все равно Купринька не видит, но так все же убедительнее. Самой себе тоже верить надобно. – Жила-жила себе распрекрасно, – продолжала бабушка Зоя. – А потом нате, получите-распишитесь Куприньку вам. А тот, неблагодарный, мяса моего не ест, пирогов моих не кушает, лишь кровь мою пьет. – Тут она ка-ак принялась биться головой о шкаф, сначала слегка, потом все сильнее, сильнее, сильнее. СИЛЬНЕЕ. И вот уже того гляди и затылок расшибет в кровь. Глаза у бабушки Зои закатились, лишь белки торчат. Белки желтоватые от старости или от проблем с печенью – решать этот вопрос некогда. Волосы из пучка повыбились, наэлектризовались от частых ударов или от мыслей дурных, дыбом восстали и словно даже шевелятся. Этакая баб Зоя-горгона. И вот она уже бормочет что-то страшным трубным голосом, что идет словно из самого ее чрева:

– Зачем… Мн-мн-мн. Без-з-з-з. Утащить. Утащить. Ута-ута-ута-та. Та-та-та… О-о-ома… о-о-о… м-м-м… м-м-м… м-м-м… неблагода… р-р-р-ры… ры-ры-ры-р-р-р. Не. Бла. Зачем-зачем-зачем-зачем? А? А? М-м-м… о… о-о-о… взяла. Взяла-а-а. Не мое-о-о-о. Не надо-о-о-о. Взяла-а-а-а. Вернуть-вернуть-вернуть-не верить. Мое. Не отдам-м-м-м. – Глаза закрыла. Из стороны в сторону покачивается и твердит: – Мое-мое-мое-мое. Не отдам-м-м-м. – А потом как повалится на пол. И как стукнется, и звук такой, будто деревом по дереву, – ПУК. И лежит. И словно не дышит. И никому нет дела до бабы Зои. А потом по телу ее побежали мелкие судороги. Вся в конвульсиях дергается, по полу мелкой дробью расходится. Особенно громко в ногах, там домашние тапки помогают – вторят ударам. И замирает. Затихает. Успокаивается. Лежит себе смирно. По щеке слеза катится, теперь уже настоящая, не вымученная-выдавленная, а та, которую приходить не просили, а она все равно накатилась. Даже тут не вышел к бабушке Зое Купринька. Не пожалел ее. Не испугался, что останется один-одинешенек. Нет ему дела до этого всего. Ему хорошо в шкафу, спокойно, а все, что за шкафом творится, – не его забота. Полежала-полежала бабушка Зоя на полу, а потом враз вскочила (уж как старушки могут вскакивать), отряхнулась, громко отряхнулась, чтобы слышно было сквозь шкаф, бубнить принялась: – Все-то ему ничего.