Читать книгу - "Кухонный бог и его жена - Эми Тан"

— Видите, какие они? — извиняющимся тоном произносит Мэри. — Дженнифер только что получила свои первые капроновые колготки и туфли на каблуках — в подарок на Рождество. Она так гордится собой, что больше не считает себя маминой девочкой.

— Ну мам! — взывает Дженнифер и, вырвавшись из материнской хватки, исчезает среди толпы. Майкл следует за ней.

— Вы заметили, что Майкл почти одного роста с Дугом? — спрашивает Мэри, с гордостью глядя на уходящего сына. — Он у нас в составе младшей школьной спортивной команды, и его тренер говорит, что он лучший бегун. Не знаю, откуда у него такой рост и спортивные данные, уж точно не от меня. Если мне придется пуститься трусцой, финиширую я уже калекой. — Она смеется, но внезапно осознает, что именно сказала, и, помрачнев, вглядывается в толпу: — О, вот и родители Дуга. Пойду поздороваюсь.

Фил сжимает мою руку. Мы не произнесли ни слова, но он и так знает, что я жутко разозлилась.

— Не обращай внимания, — говорит он.

— Я бы с радостью, — отвечаю я. — Если бы она была чуть внимательнее. Она всегда так делает.

На нашей с Филом свадьбе Мэри и Дуг были подружкой невесты и шафером раз уж они нас познакомили. Они первыми узнали о моей беременности, когда я ждала Тессу. И именно Мэри около семи лет назад затащила меня на занятия аэробикой, стоило мне пожаловаться на постоянную усталость.

А позже, когда у меня начала подкашиваться правая нога, Фил предложил обратиться к Дугу, который в то время работал ортопедом в спортивной медицинской клинике.

Несколько месяцев спустя Дуг сообщил мне, что проблема не в ноге, а в другом месте, и я сразу запаниковала, подумав, что речь идет о раке костей. Он же уверял, будто всего лишь хотел сказать, что ему самому не хватает ума разобраться в проблеме. Вот он и отправил меня к своему собутыльнику времен колледжа, лучшему неврологу Медицинского центра Сан-Франциско. После почти целого года самых разных исследований, когда я уже убедила себя, что так сильно устаю из-за курения, а нога не слушается из-за ишиаса, оставшегося после беременности, этот собутыльник Дуга объявил, что у меня рассеянный склероз.

Мэри забилась в истерике, а затем принялась меня утешать, но от этого мне становилось еще хуже. Она завела привычку приносить нам блюда, собственноручно приготовленные по «потрясающим рецептам», на которые она «совершенно случайно наткнулась», однако в конце концов я попросила ее прекратить это. А потом кузина устроила настоящее шоу, в лицах пересказав беседу с приятелем Дуга. По его словам, дескать, в таких случаях, как мой, болезнь протекает «мягко» (будто Мэри говорила о климате), на продолжительность жизни вовсе не влияет, и в семьдесят лет я буду заводилой в гольф-клубе, хотя мне и следует обращаться с собой очень бережно и не перенапрягаться ни эмоционально, ни физически.

— Так что на самом деле все в норме, — заявляла она немного чересчур радостно. — Только Филу надо уделять тебе побольше внимания. Но с этим-то проблем точно не возникнет?

— Я не играю в гольф, — вот и все, что я ей ответила.

— Ничего, я тебя научу! — с энтузиазмом пообещала кузина.

Разумеется, Мэри хотела мне добра. И я признаю, что наша дружба оборвалась в основном по моей вине. Я никогда не говорила кузине, как сильно меня задевает ее жалость, поэтому она просто не могла знать, что мне не нужны утешения. Я не хотела, чтобы со мной нянчились и потчевали меня деликатесами домашнего изготовления. Доброта стала своеобразной компенсацией. Именно доброта напоминала, что моя жизнь безвозвратно изменилась и что, по мнению окружающих, надо принять это как данность и стать сильнее, храбрее, мудрее и спокойнее. Я же сама не хотела иметь с этим ничего общего. Я просто хотела жить дальше, как большинство людей: беспокоиться об образовании детей, а не о том, доживу ли я до их выпуска. Радоваться тому, что я похудела, а не пугаться потере мышечной массы. Я хотела того, что стало невозможным: забыть о своем диагнозе.

То, что Дуг со своим собутыльником обсуждали мое здоровье, привело меня в ярость. А если уж они поделились с Мэри, то должны были объяснить ей еще один нюанс: это заболевание не поддается прогнозированию. Не исключено, что ремиссия продлится десять, двадцать, тридцать или сорок лет. Но болезнь может проснуться завтра, и ее уже ничто не удержит. Тогда для меня все закончится инвалидной коляской, если не хуже.

Я знала, что Мэри в курсе, потому что ловила на себе ее взгляды всякий раз, когда заходила речь о ком-то, получившем увечья или инвалидность. Однажды она нервно рассмеялась, попытавшись припарковаться на месте, которое оказалось предназначенным для инвалидов.

— Ой! — воскликнула она. — Этого нам точно не надо.

В самом начале мы с Филом пообещали друг другу вести самый обычный образ жизни. Ну, насколько возможно. «Обычный, насколько возможно», — уже само по себе определение, лишенное смысла. Если я случайно спотыкалась об игрушку, забытую на полу, мне приходилось десять минут извиняться перед Тессой за то, что я на нее накричала, а потом проводить следующий час в размышлениях о том, стал бы «нормальный» человек так фиксироваться на подобной мелочи. Однажды мы поехали на пляж, намереваясь отвлечься от переживаний. Но в результате я, наоборот, исполнилась самых мрачных мыслей и, наблюдая, как волны размывают берег, размышляла вслух о своей судьбе. Раскисну ли я, словно водоросль, выброшенная на берег, или окаменею, будто панцирь краба на песке?

Фил, перечитав все свои учебники и проштудировав все статьи на насущную для нас тему, которые сумел найти, пал духом. Даже со своим медицинским образованием он не смог вникнуть в природу моего недуга глубже, чем позволяли слова «неизвестная этиология», «крайне вариативное течение», «непредсказуемо» и «не поддается лечению». Он ездил на конференции, посвященные неврологическим заболеваниям. Однажды он отвез меня в группу поддержки больных рассеянным склерозом, но мы развернулись и уехали сразу, как только увидели инвалидные коляски. Он проводил «еженедельные дежурные осмотры», проверяя мои рефлексы и мышечный тонус конечностей. Мы даже переехали в дом с бассейном, чтобы я могла каждый день упражнять мускулатуру. Но в то же время мы старались не акцентировать внимания на том, что это здание — одноэтажное, с широкими дверными проемами — легко приспособить для удобств человека в инвалидном кресле.

Мы разговаривали на собственном секретном языке, словно адепты тайной секты, посвятившие жизнь поиску средства от болезни или хотя бы выявлению