Читать книгу - "Лето у моря - Анн Филип"

— Пойдем поздороваемся, — говорит Эльза.

Господин К. встревожен ночным дождем.

— Теперь нужна жара, — говорит он, — не то виноград сгниет. Дождь был необходим раньше, а за последние месяцы, как назло, хоть бы капля, хоть бы один листик смочило!

Пюк молча слушает.

— Убил сейчас ужа, — говорит господин К., — вон там, возле мойни, он даже с места не сдвинулся, заглатывал крольчонка.

Пюк хочет посмотреть. Уж лежит на солнце, растянувшись во всю длину, зеленые мухи жужжат вокруг него, иногда опускаются и прогуливаются по его коже, некоторые уже облепили уголки пасти, растянутой черным крольчонком, задние лапки которого еще торчат наружу, кучка мух скопилась у глаз. Пюк наклоняется: «Посмотри!» Он показывает на рану — рубин, окруженный низко летающими мухами, они отгоняют друг друга, чтобы напиться крови у краев этого маленького кратера.

— Это он вилами, — говорит Эльза.

— А где они, вилы?

— Не знаю.

Пюк окликает господина К.

— А где вилы? — спрашивает он.

— Там.

Он кивает на мойню. Да, вилы стоят там, прислоненные к стене. Мальчик подходит к ним с каким-то почтением.

— Зубья не острые, — говорит он.

— Притупились, видно, о землю, — объясняет Эльза.

— А все-таки один вонзился в ужа. Наверно, он сильно ударил.

Пюк возвращается к змее.

— Погляди, у нее на хвосте муравьи, и на крольчонке тоже муравьи.

— Пойдем посмотрим, не созрел ли инжир. Его нужно есть сразу.

Эльза уводит мальчика. Они шагают по тропке.

— Расскажи мне про кролика и ужа. Как ты думаешь, змея напала на него в норе во время грозы? А родителей крольчонка она тоже съела?

Эльза говорит:

— Думаю, это случилось утром, примерно тогда, когда приехал Бернар. Уж, вероятно, растянулся на солнышке, а кролик пришел пощипать травку у края виноградника, и вот…

— Как же он поймал кролика? Тот ведь мог убежать.

Эльза позволяет втянуть себя в игру.

— Не знаю, может, змея его загипнотизировала.

— Загипнотизировала?

— Я хочу сказать, он застыл на месте и дал себя съесть.

— Расскажи. Как все было?

Эльза срывает инжир.

— Осторожнее, здесь осы, — говорит она.

Пюк раскрывает каждую ягоду, прежде чем положить ее в рот.

— А как уж его загипнотизировал?

— Он вдруг увидел громадного ужа — ты сам видел, какой он большущий, — уж свернулся кольцом, только голова торчала вверх, и смотрел на кролика, уставился на него своими черными глазами, крольчонок обомлел, замер на месте и тоже уставился на него, никак не мог оторвать от него глаз. Он стал приближаться к ужу. Его притягивало. А уж не двигался, и кролик подошел еще ближе, и вот, когда он был совсем рядом, уж вдруг прянул, как пружина, и схватил его.

— А потом? Расскажи.

— Он проглотил крольчонка не сразу; сначала обмазал всего слюной, а тот от страха и пошевелиться не мог.

— И не отбивался? Совсем?

— Нет, он покорно ждал. Шерстка у него слиплась, стала скользкая, и тут уж принялся его заглатывать, не сразу, постепенно.

— А потом?

— Потом Человек с виноградника убил его.

— А потом?

— Конец.

В первый раз за все лето она слышит, как в ручье струится вода. Они проходят чуть дальше. Эльза срывает душистый горошек, лиловый и розовый. Интересно, спокойное ли сегодня море? Ветер слабый, мистраль так и не поднялся, не разогнал тучи… Вода будет мутная, придется заплыть подальше, чтобы добраться до полосы чистой воды.

— Хочешь, дойдем до места, откуда видно море?

Но мальчик хочет домой. Они снова проходят мимо инжира, опять срывают несколько ягод. Неподалеку от дома замечают Медора, который ищет их, — бежит, насторожив уши, прислушиваясь, принюхиваясь. Он спускается им навстречу, спотыкаясь о камни.

— Мы тебе инжиру нарвали, — говорит Пюк Тома, растянувшемуся в гамаке.

Тот слушает свой любимый прелюд, читая толстую книгу Дойчера о русской революции. Пюк рассматривает фотографию на обложке.

— Вот так очки! Совсем без держалок.

— Это называется пенсне, — говорит Тома.

— А они вправду щиплют ему нос?[1]

— Приходится, иначе держаться не будут.

— Пойдешь стрелять из карабина?

— Надо мишени сменить, — говорит Тома.

— Я сам все сделаю. Знаешь, человек с виноградника убил старыми вилами большущего ужа.

Эльза смотрит, как они устанавливают мишень.

— Я пошла купаться, — говорит она, — пока.

Когда они подошли к месту, откуда открывалось море и скалистый берег, Жанна вспомнила свой сон. Ей снилось, будто акула хватает белое, удивительно белое тело.

— О чем ты думаешь? — спросил Франсуа.

— О своем сегодняшнем сне, — сказала она.

Они спускались к морю по каменистой тропе мимо цепких деревьев, способных устоять даже в бури равноденствия. Пюк лазал по скалам, бегал, не обращая внимания на осыпающиеся камни. Но стоило Жанне заговорить, как он пошел рядом с нею.

— Видишь, — говорила она, показывая на море, — там был пляж, не скалы, как здесь, а закругленный песчаный пляж у подножия холма. Вода была светлая, но не голубая. Помнишь в фильме Флаэрти об Исландии большую белую акулу, на которую дети глядят с вершины утеса? В моем сне море было такого же цвета, цвета устрицы, а между тем стояла жара. Иногда море бывает таким перед грозой. Песок был усеян крупными округлыми камнями. Я смотрела с вершины холма на купающихся и вдруг увидела акулу, я узнала ее по длинному спинному плавнику и вспомнила, во сне, что видела такую в Бостонском аквариуме. Я ездила туда с отцом, когда мне было пятнадцать лет. Огромный цилиндрический аквариум в спиралевидном углублении, акулы плавают в глубине, их видишь сразу, как только входишь в зал. Я их всегда боялась. Где-то я читала, что французское название акулы[2] происходит от слова «реквием», потому что пловец или человек, потерпевший кораблекрушение, должен попрощаться… с жизнью, если на него нападет акула… В Бостоне я наслаждалась в полной безопасности, оказавшись лицом к лицу с собственным страхом.

Жанна шагала осторожно, в опасных местах Франсуа опережал ее и протягивал руку или подставлял плечо. Пюк, приклеившись к Жанне, глядел на них и, главное, слушал.

— Меня завораживала их красота. Глаза у них ужасающие: радужная оболочка бледно-зеленая, почти белая, а зрачок черный.

Франсуа смотрел на нее, вслушивался в ее голос; она повернула к нему голову и улыбнулась.

— Акула замерла неподалеку от утесов, в правой части залива, головой к холму, который выдавался мысом в море. Купающиеся, за исключением одного, который был в центре, держались левее. Я подумала, что этот одинокий пловец пересекает залив и, должно быть, уже проплыл над акулой, потому что теперь он приближался к остальным Он плыл спокойно, мерно взмахивая руками. Я попыталась предупредить его об опасности, но