Читать книгу - "Самый дорогой товар - Жан-Клод Грюмбер"

– Это не твой хворост.

– И не твой.

– Но ведь и твое молоко не твое!

– Как так?

– Это молоко твоей козочки.

– Но это моя козочка. Ничто в жизни не дается даром.

– Но без молока моя дочь умрет даром.

– Великое дело, столько людей умирает!

– Ее подарили мне боги, если ты поможешь мне ее выкормить, она будет жить, и за это они отблагодарят тебя и защитят.

– Они меня уже защитили, смотри.

Он сорвал с головы шапку, и открылось его лицо: лоб помят, висок вдавлен, а одного уха не хватает.

– Теперь я обхожусь без их защиты и защищаю себя сам.

– Но они сохранили тебе жизнь и вдобавок твою козочку.

– Премного благодарен.

– Я буду приносить тебе каждый день две вязанки за один глоток молока.

– А ты, я вижу, сведуща в делах!

Он опять засмеялся.

– Скажи, не дали ли тебе боги вместе с девчонкой какую-нибудь ценную вещь?

Наша бедная жена дровосека в отчаянии уже готова была сказать «увы, нет», как вдруг лицо ее просияло. Она развернула молитвенное покрывало, в которое была закутана ее товарная единичка, и протянула лесному человеку с козочкой, который взял его с надменным видом.

– Это божественное покрывало, смотри, какое оно тонкое.

Лесной человек набросил его на плечи, повязал на шею.

– Смотри, какое оно красивое! Не сомневайся, это пальчики феи соткали его и расшили золотом и серебром.

Товарная единичка тихо заплакала. Громко кричать у нее уже не было сил.

Лесной человек с козочкой и разбитым лицом осмотрел малютку и сказал:

– Это божественное создание хочет есть, как самый обычный человеческий детеныш. Я дам тебе ложку молока моей козочки. Тебе бы нужно молоко ослицы, но у меня его нет, удовольствуйся козьим, я буду давать его тебе три месяца каждое утро, разводи его кипяченой водой, две ложки воды на ложку молока, и добавляй ей в пищу жидкой кашицы, а весной прикармливай свежими фруктами и овощами.

Он протянул ей малютку. Жена дровосека взяла ее с любовью, бросилась к ногам лесного человека и попыталась поцеловать ему руку. Он отпрянул.

– Встань!

Бедная жена дровосека дала волю слезам.

– Ты добрый, добрый, – шептала она.

– Нет-нет-нет-нет, мы с тобой заключили сделку. Я жду твоей вязанки завтра же.

– Кто разбил тебе голову, добрый человек?

– Война.

– Эта?

– Эта ли, другая – какая разница. Никогда больше не становись на колени ни передо мной, ни перед кем бы то ни было, никогда больше не называй меня добрым, да смотри – не пусти слух, что у меня-де есть козочка и я даю молоко. Идем, я дам тебе что причитается.

Сказано – сделано.

Каждое утро жена дровосека приносила вязанку хвороста и получала взамен глоток теплого молока.

И наша бедная товарная единичка, маленькая, но бесценная, была жива и здорова благодаря лесному человеку и его козочке. Правда, она никогда не наедалась досыта, и голод терзал ее непрестанно. Она сосала все, до чего могла дотянуться губами, и, набравшись сил, кричала во все горло.

7

Без ножниц, вооруженный одной лишь машинкой для стрижки, отец близнецов – муж Дины, наш герой, – зажав муку в сердце и проглотив горькие слезы, брил и брил тысячи голов всех тех, кого доставляли товарные поезда из всех стран, оккупированных палачами, ненавистниками желтых звезд.

Благодаря этим головам, этой машинке, да еще потаенной мысли, что, может быть, может быть… он, сам того не желая, был пока еще жив.

8

Затемно, когда бедный дровосек возвращался домой, еле волоча ноги от усталости, мучимый ломотой во всем теле после долгого дня работы на общественное благо, он не желал ни видеть, ни тем более слышать маленькую близняшку-одиночку. Поэтому жена дровосека старалась угомонить ее до возвращения мужа. Но случалось, что малютка плакала и во сне. Иногда, терзаемая голодом, она даже просыпалась с плачем или вдруг кричала от страха, как будто все на свете волки собрались вместе, чтобы наброситься на нее в глубинах ее сна.

Бедный дровосек стучал тогда по столу своим большим кулаком и ворчал в бороду, а голос у него был свирепый от самогона из опилок, который он пил с товарищами по работе: «Я не желаю ни видеть, ни слышать это дьявольское отродье! Это бессердечное чадо! Пусть она замолчит, не то, видит Бог, скормлю ее свиньям!»

К счастью, думала про себя жена дровосека, свиней в округе больше не осталось, охотники за бессердечными любили поесть и давно всех свиней реквизировали и съели. И к счастью, бедный дровосек, вымотавшись на работе, очень скоро начинал клевать носом, ронял голову на стол и засыпал – отнюдь не сном праведника.

9

Но вот однажды ночью товарная единичка кричала и плакала громче обычного и разбудила уснувшего за столом бедного дровосека. Тот, проснувшись, так разгневался, что поднял на нее руку. Тогда жена дровосека, перехватив на лету тяжелую лапищу мужа, подержала ее немного и осторожно положила ладонью на сотрясаемую рыданиями грудь своей бесценной товарной единички. Бедный дровосек, невольно прикоснувшись к белокожему тельцу, попытался высвободить свою лапу из хватки жены, но та крепко прижала ее обеими руками к груди малютки и зашептала на ухо бедному дровосеку, который все кричал-разорялся, что не желает больше видеть это дьявольское отродье, это бессердечное чадо, а она, удерживая ручищу бедного дровосека, зашептала ему на ухо тихие слова:

– Ты чувствуешь? Чувствуешь? Ты чувствуешь, как бьется маленькое сердечко? Чувствуешь, а? Чувствуешь? Оно бьется, бьется.

– Нет, нет! – протестовала шапка дровосека, мотаясь в разные стороны. – Нет, нет! – дыбилась лохматая борода. – Нет, нет!

А жена дровосека все так же шепотом продолжала:

– У бессердечных есть сердце. У бессердечных есть сердце, как у тебя и у меня.

– Нет, нет!

– У всех бессердечных, больших и маленьких, бьется сердце в груди.

Бедный дровосек вырвал наконец руку, изо всех сил дернув плечом, а голова его продолжала мотаться из стороны в сторону, и губы кривились, выплевывая сквозь зубы слова, повторяющие злобные лозунги тех мрачных дней: «У бессердечных нет сердца! У бессердечных нет сердца! Это бродячие псы, их надо гнать поганой метлой и вырубать топором! Бессердечные выбрасывают своих детей из поездов, а нам, бедным дурням, приходится их кормить!»

Так он изрыгал самую черную желчь, отчего-то испытывая при этом смутное волнение, ласковое тепло, какую-то неведомую нежность, которая от краткого прикосновения ладони к сердцу товарной единички возникла в его собственном сердце, и бедный дровосек