Читать книгу - "Марта с черепами - Дарья Варденбург"

ни рожна не понимаю, как можно было перейти сюда, – Денис потряс руками, указывая на истертый пол, – из «панкратовки»! Она же при Академии управления!

«Панкратовкой» иногда называли мою старую школу – по фамилии директора. Правда, называли ее так в основном взрослые – родители одноклассников, библиотекари в районной библиотеке («Ты откуда, из „панкратовки“?»), репетиторы по английскому, к которым меня пару раз мама отправляла. А мы сроду такого слова не произносили. И что это за аргумент такой – «Она же при Академии управления»?

– Что мне, кипятком теперь писать, что она при непонятной академии мутного управления жаба знает чем? – процедила я.

Денис уставился на меня, тяжело дыша. Я ждала, но он ничего не говорил. Взгляд у него пополз в сторону, и стало ясно, что отвечать он не будет.

13

На географии я снова вляпалась. Проходили лесную промышленность, кто-то вспомнил про новый закон – депутаты Госдумы разрешили жителям России собирать по лесам валежник. Про этот валежник уже понаделали мемов, класс обсуждал их и хихикал. Тут мне в голову стукнуло выступить с предложением, я подняла руку и сказала:

– Давайте пойдем в поход, изучим лесное хозяйство на практике. Можно в Карелию на майские.

– С ночевкой? – спросил то ли Веня, то ли Даня.

– Конечно, – ответила я.

Тут все заржали, хотя предлагала-то я совершенно серьезно, а географичка сказала своим хриплым прокуренным голосом:

– Представляю, что вы там в походе устроите. Нет уж, это без меня.

Класс еще больше развеселился, сонливость как ветром сдуло. Все начали перекрикиваться и обсуждать варианты того, что можно устроить в походе. Выглядело это так, будто они целыми днями думают о сексе, и вот, наконец, им выпал шанс высказаться. И поскольку девочек было в пять раз больше, чем мальчиков, девочки чувствовали себя сильнее, подкалывали парней и быстро заставили их умолкнуть.

Географичка некоторое время наблюдала этот бедлам, и вид у нее был, как у наших соседей Олежи и Сережи, когда им с утра очень хочется опохмелиться. Может, ей и вправду хотелось опохмелиться, а эти ее неровные карандашные обводы вокруг глаз были сделаны так неаккуратно как раз из-за утренней дрожи в руках, – не знаю. В общем, она терпела, терпела, а потом не вытерпела и заорала:

– А ну замолчали все!

И мне:

– Ты мне время от урока съела!

И с таким отвращением и злостью на меня посмотрела, что у меня прямо голова закружилась.

14

К обеду я уже эту школу ненавидела, а от холодных макарон и горького лимонного компота стала ненавидеть еще больше. Повариха на раздаче не желала пойти мне навстречу и убрать с моей тарелки котлету, хотя я ей три раза сказала, что мяса не ем. Я предложила котлету Лусинэ, но она вежливо отказалась, пояснив, что ей и своей хватит. Пришлось оставить этот застывший комок фарша и жира нетронутым на тарелке. Когда я сдавала поднос с посудой, приемщица в окошке при виде моей целенькой котлеты громко буркнула «Зажрались». В следующий раз покрошу котлету вилкой, чтобы не задевать ее чувств.

Мы с Лусинэ вышли из столовой и пошли по коридору, а впереди топала эта шайка вместе с Рыжим. Я смотрела на него сзади – мне, в общем, нравились и его плечи, и спина, и бедра, и всё в целом – и понемногу отвлекалась на разные мысли романтического толка. Но тут шедший рядом с Рыжим бультерьер ни с того ни с сего протянул руку и крепко щелкнул проходящую мимо мелкую девочку по макушке. Девочка схватилась за голову и плаксиво завопила. Шайка громко зафыркала.

Тут я открыла рот и сказала погрубее и повесомее, что, мол, зачем трогать девочек, но грубые фразы у меня, честно говоря, не очень хорошо получаются – практики не хватает. Парни обернулись и заржали уже надо мной, кто-то из них снисходительно послал меня туда-то и туда-то, а девочка таращилась на меня с такой неприязнью, как будто это я ее щелкнула. Рыжий меня никуда не посылал и вообще молчал, но глядел на меня как-то странно, и я, поймав его взгляд, адски смутилась и больше на него не смотрела.

Зазвенел звонок, мы стали расходиться в разные стороны – мы с Лусинэ в одну, шайка в другую, девочка в третью. Я на ходу обернулась, чтобы посмотреть на Рыжего, и он в тот же самый момент обернулся и увидел, что я на него смотрю.

– А тебе идет, когда ты такая красная, – сказала Лусинэ, когда мы дошли до кабинета.

15

Репы в тот день не получилось. Денис сказал, что у него тренировка и надо еще за кимоно домой зайти.

– Кимоно? – переспросила я. – Ты каратист?

– Да, – ответил он с вызовом, как будто я могла не поверить или начать отпускать какие-нибудь шуточки.

– Круто, – сказала я, вложив в свой голос побольше уважения.

Так вот откуда у него эти синяки на руках от запястья до локтя. Я думала, его кто-то палкой колотит регулярно – отец-тиран или сумасшедший младший брат, лишенный эмпатии.

Денис помолчал, потом спросил:

– Завтра порепетируем? Ты можешь завтра?

Я кивнула.

– Могу.

– И я могу! – сказала стоящая рядом Лусинэ.

16

Когда мы шли из школы с Лус, она принялась рассказывать мне про какого-то мальчика, с которым познакомилась летом в деревне у дедушки, и это было так долго и неинтересно, что я изнывала от скуки. А Лусинэ все шла и шла со мной и на вопрос-намек «Ты вон на той улице живешь?» ответила, что да, на той, но сегодня у нее куча времени, она меня проводит. Мне пришло смс с рекламой от фирмы, которая делает уборку, – папа им звонил с моего телефона, узнавал, сколько стоит двухкомнатную квартиру отмыть, так они мне теперь рекламу шлют. Телефон запищал, я прочла сообщение и подумала, не соврать ли мне Лусинэ, что это от папы. Мол, бабушку в больницу отвезли, и мне надо срочно туда бежать. Я прямо поразилась своему коварству. Нет уж, лучше потерплю ее болтовню еще немного. Хоть один раз за день поступлю правильно.

– А потом оказалось, что он еврей, – сообщила Лусинэ.

Я даже остановилась от неожиданности.

– А… как это оказалось? – тупо спросила я.

– Дедушка его увидел и сразу понял.

– И… что? – недоумевала я.

Она начала нести какой-то бред про то, что евреи хитрые, друг за дружку держатся, только своим помогают, а ко всем остальным относятся как к людям второго сорта. Это ей дедушка рассказал.

– А ты не думаешь, что твой дедушка… – я запнулась, подыскивая слово, – запутался немножко?

Лусинэ начала с такой убежденностью уверять меня, что дедушка знает о евреях все, что я растерялась. Я прекрасно понимала, что это чушь, но не понимала, как можно переубедить Лус. Мы зашагали дальше, и тут мне пришло еще одно смс с рекламой уборки.

– Меня тут папа зовет, – сказала я, глядя в телефон. – Случилось кое-что. Побегу, пока!

Я бросила Лусинэ, как вчера бросила Дениса, и почесала по улице без оглядки.

17

Как я уже говорила, в старой школе у нас по средам были бальные танцы. Не сказать, чтобы я преуспела: вальс казался мне скукой смертной, ча-ча-ча – издевательством, а крики нашей балерины-предводительницы «Бедра работают!» только усугубляли это мучение. Половина занятия уходила на то, чтобы отыскать сбежавших мальчиков – они прятались от танцев по туалетам и раздевалкам, – а отыскав, привести их к повиновению. Если все шло уж совсем вкривь-вкось, нам позволяли для разрядки подурачиться, что означало станцевать сиртаки. Когда двадцать пять человек танцуют сиртаки, положив руки друг другу на плечи, и темп ускоряется, и кто-то поминутно ошибается и норовит повалиться на пол, увлекая за собой соседей, а те хохочут и вопят от восторга, все это похоже на восхитительную игру, где надо резво