Читать книгу - "Шлейф - Елена Григорьевна Макарова"

— Увы и ах… Рядом с моим домом развелись недостойные, жестокие подростки. На моих глазах разорвали собаку на части. Я покинул дворец и оказался в Нью-Джерси. Но пока воздушное сообщение закрыто, обитаю здесь.

— Ортодоксальная еврейская община Америки вас осудит.

— Мир погряз в невежестве, иудеи — не исключение. Известно ли вам, что эта пещера носит имя Адама, первого человека на земле? Выше всего живущего в творении — Адам! И погребен он именно здесь. Во время распятия Творец наслал сюда землетрясение, и останки праотца нашего провалились в расщелину между скалами. Никаким раскопщикам не найти. А раз доказательств нет, отправляйтесь в Хеврон.

— Почему в Хеврон?

— Таково предположение нынешних невежд-иудеев. Да и Израилю не нужны конфликты на Голгофе. А араб Ахмед, к вашему сведению, человек благородный и меня не гонит. И кого бояться мне? Кого страшиться? Господь — опора жизни моей. Псалом 27.

С этими словами Давид исчез за черной шторой.

Цари нелюбопытны. Ни одного вопроса. Кто она? Как оказалась ночью на Голгофе?

Шеш-бешники испарились, оставив после себя гору семечковой лузги. Избитая фраза — свято место пусто не бывает — расправила крылья. Эскадрилья каркучего воронья спикировала, нахватала шелухи в клювы и взмыла. Настала безголосая тьма.

В докарантинную тьму свет от площадных фонарей добивал почти до самого низа базарной лестницы, ведущей к Яффским воротам. При потухших фонарях пропало ощущение конца пути. Понятно, каким образом флотский испарился среди бела дня: его поглотила внутренняя тьма. Ей это не грозит, просто надо идти прямо, никуда не сворачивая. Разве что на улицу Арарат — от нее кружной путь ведет к стене Плача, оттуда к Мусорным воротам, что напротив Силуанской долины, вотчины царя Давида, сбежавшего из дворца при виде растерзанной собаки… Дальше мимо Геенны Огненной к Синематеке… Кружным путем она добралась бы до дому за полчаса, прямым — минут за двадцать.

Сдать ли Арону американского царя? Ахмед-ключник — личность неприятная. Во время схождения Благодатного огня запер храм изнутри. Люди стояли впритирку, женщину, потерявшую сознание, подпирала толпа. Кто-то все же пробился к двери и умолял Ахмеда отпереть ее. Ни в какую! «Ждите окончания службы!»

У Яффских ворот ее остановил полицейский. Она показала справку. Он посветил телефоном на код и молча указал рукой направление.

Life is good. Как она не сообразила про LG? Могла бы осветить телефоном ступеньки и фигуру царя…

Миновав торговый пассаж с призрачными манекенами в витринах, она свернула к гостинице «Царь Давид». Евреи с названиями не оригинальничают. Улица Царя Давида, царя Соломона, Пророков и, конечно же, Герцля и Бен-Гуриона есть в каждом городе.

В гостинице горел свет. Богатые иностранцы тоже сидят на карантине. Брильянты под защитными масками.

Меч мести

LG мигает с позавчерашнего дня. Три сообщения от Арона. Два старых, одно пятиминутной давности.

1. «Мордехай был отпущен мною с санитаром навестить умирающего отца. Санитар зазевался, а тот, увидев чернокожую женщину с девочкой на руках, воткнул ей в голову ножницы… Задержан на месте преступления».

2. «Девочка в тяжелом состоянии доставлена в «Ихилов». Мордехай заявил полиции, что черные мешают Израилю, а он, черт бы его подрал, меч мести белых за террор черных».

3. «Что случилось? Отзовись».

Этот шизофреник меняет имена как перчатки. К ней он впервые явился под двойным именем Михаил-Мордехай. Из-под пятницы — суббота. Заказ на перевод 122 декретов государственной важности. Оплачивает министерство абсорбции. Одутловатый от стероидов автор уселся за стол на кухне, угостился всем, что было, испросил позволения покурить, не имея курева при себе. Завидев самокрутку, оживился, решил, что трава. Из декретов Михаила-Мордехая, избранного еврейским народом в его лице, один актуален, как никогда: «Национализация всего воздушного и космического пространства». Кстати, перевод этого бреда и впрямь был оплачен указанным министерством. Десять лет — нормальный срок для реализации проекта в левантийской стране. Первым абсорбцию пройдет воздушное пространство, за ним подтянется космос.

— Что с девочкой?

— Лучше. Главное, глаз цел. Где ты шастаешь? Почему не отвечаешь на звонки?

— Думаешь, тебя уволят?

Чирк спичкой о полоску серы. Арон раскуривает трубку. Он обожает спичечные коробки и не пользуется зажигалками. В детстве он был поджигателем. В попытке расшевелить ее память он много и красочно рассказывал о своем детстве. Ход неглупый. Она бы и сама применила его к пациентам с ее диагнозом. Но ей и так хорошо — живет интересами новообразованной семьи, вслушивается в музыку чужих слов, всматривается в рукописный узор.

— Ты где?

— В письмах.

Почерк Алексея Федоровича пружинистый, плясовой, почерк его деда-крестьянина Петра Петровича — неуверенно запинающийся, почерк его деда-поэта Владимира Абрамовича — плавный в прозе и прыгучий в стихах, почерк его отца Федора Петровича — четкий, строевой, почерк его матери Эльги Владимировны — крученый, забористый… В ворде все почерка одинаковы, а нотный стан един — Times New Roman.

— Анна, прекрати играть в молчанку!

— В справке с кодом имя