Читать книгу - "Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах"

костей. Большинство было в подшлемниках или ушанках. Дрожа от холода, переминался с ноги на ногу Бройер. “Надеюсь, это ненадолго, – думал он. – Иначе прощайте, уши и нос!” Спустя несколько минут явился полковник фон Герман. Капитан Эндрихкайт отрапортовал. В своем шерстяном подшлемнике с выступом, спускавшимся на нос, он был похож на средневекового рыцаря. Полковник был без шинели и головного убора; казалось, мороз ему нипочем. Он отдал команду “Вольно!” и обратился к солдатам с речью. Порывы ветра заглушали его и без того отрывистые, чеканные фразы.

– Товарищи! Грядет новый год. Что он нам готовит – освобождение ли, гибель – мы не знаем. Мы здесь одни, вдали от родины, без надежды на успех. Самое тяжелое нам только предстоит. Будущее покрыто мраком. Но мы знаем одно: что на западе вновь выстроена линия фронта, не дающая Германии пасть. И то, что она стоит и держится, не в последнюю очередь наша заслуга. Здесь, в Сталинграде, благодаря нам сосредоточены огромные вражеские силы. Их, возможно, хватило бы, чтобы разнести стонущий под натиском Восточный фронт. И если нам суждено погибнуть, жертва наша будет не напрасной… Нам необходимо верить, что она будет не напрасной. С верой этой мы вступаем в сорок третий год. Да здравствует Германия!

Нам суждено погибнуть?.. Жертва наша будет не напрасной?..

Мужчины переглянулись. Что случилось, отчего так изменился полковник? Никто доселе не слышал из его уст подобной несуразицы. Ведь Гитлер, в конце концов, прислал им поздравление – его распространили по частям в полдень, – в котором четко и ясно говорилось: “Вы можете твердо на меня положиться!” Это было слово фюрера – и оно не допускало никаких кривотолков.

В 22 часа солдаты высыпали на улицу, переполошенные несмолкающей канонадой. На ночном небе взору их открылось если не в чем-то потустороннее, то по крайней мере грандиозное зрелище. Вокруг огненными цветами распустился венок из разноцветных сигналок, жемчужных нитей трассирующих пуль, кратких всполохов гранатометов, огня орудий и залпов “катюш”. Еще никогда им так живо не представлялся абрис Сталинградского котла, еще ни разу они так явственно не ощущали себя запертыми в темнице.

– Вот они, границы наших владений! – обратился к лейтенанту Визе начальник разведки. – Русские встречают Новый год. У них есть причины для радости.

– Вы не помните, кто были те два римских консула, что проиграли битву при Каннах? – спросил лейтенант. Это было настолько неожиданно, что Бройер, опешив, лишь помотал головой.

– Разве одного из них не звали Луций Эмилий Павел? Lucius Aemilius Paulus… – сам себе ответил Визе и вдруг резко сменил тему:

– Как вам кажется, нам действительно удалось спасти Восточный фронт?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что в сведениях, которые вы ежедневно получаете из штаба корпуса, вот уже пару недель регулярно сообщается о массовом отводе советских войск от Сталинграда. Танков практически не видно! Они даже могут позволить себе уже сейчас бросить силы на Ростов или Донскую излучину… Или вы думаете, их командованию не известно, что Гитлер запретил нам трогаться с места? И что, даже если бы мы хотели, тронуться все равно бы не смогли?.. Даже если бы по ту сторону нас не встречал ни один солдат, мы все равно не смогли бы покинуть Сталинград!

У обер-лейтенанта перехватило дыхание.

– Бог мой, да вы невыносимы! – с трудом выговорил он. – Что сказал полковник? Нам необходимо верить! И он прав: если мы не будем верить в спасение, как нам вообще сносить такое существование?

Лакошу не давало покоя то, что он услышал от Зелигера. Советскую сторону скрывала плотная завеса тайны, на которой национал-социалистическая пропаганда малевала все более и более жутких химер. Приподнять ее Карлу удалось всего лишь раз – в тот день, когда допрашивали русского летчика. С тех пор Лакош только и мечтал о том, чтобы пелена эта спала. Он жаждал ясности, правды! В том, что все, что Харрас и Зелигер рассказывали о своем пребывании в стане врага, было выдумкой, он более не сомневался.

Как-то раз вечером он снова наведался к ефрейтору. Тот выглядел мрачным и замкнутым – по-видимому, воспоминания об их прошлой встрече и ее последствиях были не из приятных. Только когда коротышка в открытую пригрозил, что обо всем доложит начальству, он наконец разговорился, да и то лишь после того, как взял с рыжего обещание молчать. В итоге Лакошу удалось выудить из него следующее: Зелигера и Харраса, оглушенного угодившим ему в голову комом земли, внезапно настигли русские. “Все, конец! Сейчас они нас расстреляют!” – мелькнуло в голове у них, однако, если не считать пары ударов прикладом для придания ускорения, никто их не тронул. Их отвели в штаб вышестоящего подразделения, располагавшийся в деревне несколько поодаль, и подробно допросили о положении дел в котле. Обращались с ними при этом на удивление дружелюбно и даже сытно накормили. Тут Зелигер углубился в подробности:

– Говорю тебе – самый настоящий белый хлеб, без глупостей, а к нему и сало, и масло, и колбаса! Сигареты и шоколад, которые они понатаскали из “юнкерса”… Ну, Хехё мгновенно оживился, ранения его как не бывало.

Это все Лакоша не интересовало. Он торопил ефрейтора с рассказом. На следующий день их оставили наедине с двумя людьми, которые, к огромному изумлению пленников, оказались немцами – эмигрировавшими с родины писателями. Разговор у них состоялся весьма серьезный.

Те двое обрисовали им всю безвыходность положения окруженной армии и разрушительные последствия готовящегося масштабного наступления. Не стоило даже сомневаться, что, если вермахт не перестанет сопротивляться, оно приведет к гибели всех трехсот тысяч. Затем один из них завел речь о том, что вина за развязывание войны лежит на Гитлере, и Харрас не упустил возможности вставить, что он с самого начала был против политики фюрера. Однако от предложения обратиться к товарищам по окопному радио отказался – те, мол, ему не поверят. Вместо этого он предложил отпустить его и Зелигера обратно к своим, чтобы они могли распространить там пропагандистскую информацию о расстановке сил. Им ничего не ответили, однако спустя несколько дней сунули в руки огромные пачки бумаг и отвезли обратно на передовую, где под покровом ночи протащили на сторону немцев. Фельдфебель на обратном пути не находил себе места от волнения. Зелигеру он сказал, что их звездный час настал. Если сейчас как следует раздуть шумиху, они не только продвинутся по службе и получат награды, но и, возможно, даже покинут котел. Ефрейтор пошел у него на поводу, и они в деталях обговорили, какой рапорт подадут по возвращении. Так они и сделали. История эта, которую Зелигер поведал ему с крайней неохотой, чрезвычайно взволновала Лакоша. Он все время стремился