Читать книгу - "Посох вечного странника - Михаил Константинович Попов"

оценивает «режиссёр» и, покосившись на актёра-«автора», мол, не возражайте, повторяет: – Хорошо! Теперь, – он делает паузу, – «Александр Сергеевич…»

Актёр, играющий драматурга, однако же не отмалчивается, а, тыча пальцем, уточняет:

– То стихотворение, что Пушкин написал тотчас по получении филимоновского «Дурацкого колпака». Это было 22 марта 1828 года. Экземпляр книги Филимонов сопроводил посвящением:

Вы в мире славою гремите;

Поэт! в лавровом вы венке.

Певцу безвестному простите:

Я к вам являюсь – в колпаке.

И вот что ответил Пушкин…

«Режиссёр» не прерывает педанта-«автора», но мимика его красноречивее всяких слов. По пьесе ли его ужимки или это отсебятина – кто знает. Тут даже автор, наверное, не определит: они же артисты.

– Да, пожалуйста, – выслушав напутствие «автора», подчёркнуто театрально расшаркивается «режиссёр», – Александр Сергеевич, милости прошу…

Встаёт «Пушкин» и обращается к «Филимонову»:

Вам музы, милые старушки,

Колпак связали в добрый час,

И прицепив к нему гремушки,

Сам Феб надел его на вас.

Хотелось в том же мне уборе

Пред вами нынче щегольнуть

И в откровенном разговоре,

Как вы, на многое взглянуть;

Но старый мой колпак изношен,

Хоть и любил его поэт;

Он поневоле мной заброшен,

Не в моде нынче красный цвет.

Итак, в знак мирного привета,

Снимая шляпу, бью челом,

Узнав философа-поэта

Под осторожным колпаком.

На строке «Не в моде нынче красный цвет» актёр «Пушкин» делает паузу. Из-за сцены явственно доносится стук.

– Что это? – вопрошает партийный чин, на сей раз обращаясь к автору-постановщику, тот от него справа.

– Эшафот сколачивают, – сухо роняет автор. – Поминание казни декабристов.

Чин удовлетворённо, хотя и с сурово-набыченным видом, кивает: ну, ежели декабристы…

Однако тут неожиданно встревает референт.

– Но вообще-то Пушкин с брезгливостью вспоминал эту пирушку. Она дала повод для сплетен. – В руках референта появляется маленький блокнотик. – И источник сплетен он отмечал так, цитирую: «…наша поездка к бабочке-Филимонову в неблагопристойную Коломну». Это из письма Пушкина Вяземскому от 25 января 1829 года. Там же, кстати, появляется… рублёвая Варя.

Чин партийный хмурится, подозревая, что его хотят охмурить:

– Это что за «рублёвая Варя»?

Тут ни с того ни с сего встревает актёр, играющий помощника режиссёра.

– А бл… Б-блюдо такое, – ляпает он. – Варя такая. Еда. Не-недорогая. Вот Пушкин и…

Из партийной ложи доносится голос постановщика. Он слегка поводит рукой, будто снимая паутину:

– Не надо пороть отсебятину, – это больше в адрес референта. – «Бабочка» – журнал, который как раз начал выпускать Филимонов. Отсюда и пушкинское сращение названия и фамилии издателя. Журнал, хоть и ориентировался на Пушкинский круг, противопоставляя себя торгашеской печатной продукции Булгарина и Греча, профессионально был слабым. Вот Пушкин и характеризует его соответственно: «рублёвая парнасская Варюшка». Мол, журнал-то есть, да печататься в таком – срамота.

– Так что, Пушкин не жаловал этого Филимонова? – бурчит чин.

– Как сказать, – отзывается постановщик. – Иначе с чего бы он откликнулся на филимоновскую книжку! Ведь тем самым Пушкин увековечил автора «Дурацкого колпака». Пушкин подтрунивал над Филимоновым, иронизировал над его многословием и велеречивостью… Но вместе с тем отмечал в строфах Филимонова и находки, по-своему их используя. «Мне внятен стал язык богов» – это из того же «Колпака». Разве не аукается здесь монолог Сальери из пушкинского «Моцарта и Сальери», написанного позднее? А фраза «Иных уж нет, а те далече» – прямая цитата из Филимонова. Об этом есть в статье «Взгляд на старую и новую словесность», которую написал Александр Бестужев, кстати, брат декабриста Михаила Бестужева.

Чин кивает – он удовлетворён, однако вопросы остаются:

– А вот этот, как его? Официант, что ли? Который прислуживает, – он показывает на сцену, где продолжается действо. – Лакей, – вспоминает наконец. – Фрак у него… Или сюртук… Странный какой-то тип… Жукастый-рукастый… Жуковатый…

– А действительно! – поддакивает референт.

– Наушник, – косясь на референта, твёрдо отвечает автор. – Клеврет царизма.

– М-м! – тянет чин: главное, чтобы всё было идеологически выверено.

Тем временем на левом краю сцены происходят изменения. Пирушка гаснет, погружаясь во тьму. Филимонов, снимая колпак, возвращается за губернаторский стол, но находясь под впечатлением воспоминаний, продолжает читать:

Зачем оставил я Кремля седого стены?

В Москве бы чудно поживал:

Играл бы в клобе я, а в опере зевал;

Фортуны б ветреной не испытал измены…

Случилося не так.

Я тени всё ловил, смешной искатель славы…

Мне правду шепчет враг лукавый:

Дурацкий кстати вам колпак.

На лице Филимонова предчувствие грядущей беды.

– С брегов Двины на берега Невы лети, моё послание, – импровизирует он. – Не я, увы.

Натрусив на бумагу талька, Филимонов сдувает его, запечатывает послание именной печаткой и звонит в колокольчик. Входит секретарь. Приняв послание, он скользит взглядом по адресату, на миг вскидывает бровь – надо же! Пушкин! – и что-то тихо произносит. Филимонов, уже входя в роль губернатора, поправляет очки и нехотя кивает.

Дверь за секретарём не затворяется. В неё вкатывается некий посетитель. Подобострастный, коленопреклонённый, он копия «жукастого» лакея.

– Не погуби, отец родной! Ваше превосходительство!.. Христом Богом!.. Всё общество архангельское… А уж мы отблагодарим…

Речь просителя сбивчива, суетна – рипит, сипит и картавит. А ещё такое впечатление, что рук и ног у него по меньшей мере вдвое больше, чем на самом деле. Филимонов, заслышав, о чём тот просит, не удостаивает словом, а молча показывая на дверь, отходит к окну. За стёклами, подёрнутыми изморозью, замёрзшая Двина, впаянные в лёд барки и раньшины. Зябко! Проситель, обескураженный холодным приёмом, утягивает голову в плечи, направляется к двери, но по пути суёт в карман губернаторской – с красными отворотами – шинели увесистый свёрток. Так жучок-короед проворно откладывает в древесный потай своё яичко.

– Клеврет? – вопрошает чин.

– Взяточник, – уточняет автор.

За сценой – стук топоров.

– А это что? – подозрительно кивает чин. Автор не отвечает, мол, соображай.

– Вишнёвый сад рубят, – довольно плоско острит референт.

– Это… иные времена, – демонстрируя знания, осекает шеф.

– Там одни времена, – резюмирует автор. – И сад рубят, и леса губят, и щепки летят.

– Там – это где? – настороженно спрашивает чин, не поворачивая головы.

– В прошлом, – коротко отвечает автор, но на сей раз, судя по затылку чиновника, ответ того не удовлетворяет.

Затянувшаяся пауза подталкивает труппу к продолжению прогона. Актёр, играющий режиссёра, обращается к актёру – «автору пьесы»:

– Здесь надо бы причины объяснить. Почему тот жук даёт взятку? В связи с чем?

Актёр-«автор пьесы» пожимает плечами:

– Покрыть