Читать книгу - "Обагренная кровью - Николай Иванович Ильинский"

уже по ровным полям, с метровыми слоями первоклассного чернозема, настоящей хлебной кладовой страны, и перелескам бежали пыльные дороги прямо к Дону. Там был открыт путь к Острогожску, Лискам, Воронежу и другим населенным пунктам.

Воинской части, которая вошла в Нагорное, предстояло выкопать многокилометровый противотанковый ров у подошвы подъема, в иных местах прихватывая личные огороды колхозников. Намечалось возведение и других оборонительных сооружений. В землю закладывалось большое количество динамита, производился колоссальный взрыв, удержать который в секрете от вражеской разведки было бы делом бессмысленным. Но если противник знал, где находился мощный оборонительный рубеж, он его, естественно, обходил стороной. Об этой истине не мог не знать даже самый ленивый красноармеец и совсем нелюбопытный пожилой колхозник, не говоря уж о всезнающих бабах, перелопачивавших то ли в поле, то ли на посиделках языками любые стратегические и тактические новости и тайны. Взрыв поднимал высоко в небо огромные клубы дыма и пыли. А когда все это рассеивалось, опадало вниз, на крыши хат и сараев, беспартошная Красная армия вручную, прежде всего лопатами углубляла место взрыва и получался глубокий и широкий ров, через который никакой танк не смог бы перепрыгнуть, предприми он в этом месте атаку.

На ночь немалая часть уставших и голодных мешочников возвращалась в Нагорное, где их разместили по дворам: кормите, пойте, укладывайте спать, а если у кого завалялась лишняя старенькая одежонка, осчастливьте славного красноармейца.

Хотя и сам крайне измотанный — от зари до зари на ногах в поле, Виктор первым встречал четырех новых защитников Отечества, определенных к ним на постой, одному из которых, Григорию Коржикову, он утром отдал свои поношенные, с заплатками штаны: стыдно было видеть молодого парня, по летам почти такого же, как он сам, в подштанниках неопределенного от грязи цвета.

— Возьми, Гриша. — Виктор протянул Коржикову свой «бесценный дар», краснея, что дар этот годился бы разве что для мытья ступенек крыльца.

— А что! — Григорий заметил смущение Виктора. — Штаны как штаны, я в них хоть сейчас к девкам… Латок много на них, так зато теплее будут и крепче, — улыбнулся он. — Как в броне, никакому фашисту не пробить!..

Несказанно обрадовал Виктор и считавшегося среди постояльцев старшим Павла Александровича Осташенкова, принеся ему мелко нарезанной махорки, крепость которой была не меньше, чем немецких танков.

— Вот спасибо, Витюха, вот догадался, у меня уже ухи без курева опухли. — Осташенков достал из кармана пожелтевший листок газеты и узловатыми почерневшими пальцами скрутил цыгарку, насыпал в нее махорку, затем из другого кармана вынул ватку и кресало, ударил металлической пластинкой по кремню, искры упали на ватку, и она задымилась. — Хорошо! — Павел Александрович с удовольствием втянул в себя густую порцию едкого дыма и через ноздри выпустил наружу уже чистый воздух. — Профильтровал! — громко засмеялся он.

Кирилл Макухин и Влас Чугунков дремали посреди двора, откинув голову на пучки сухого сена. Усталость побеждала голод. Скрипнув дверью, из сеней вышел Афанасий Фомич, хотел было по привычке почесать спину о притолок, но постеснялся, поймав на себе взгляды Осташенкова и Коржикова.

— Ребята, — поглаживая бороду, сказал он и глухо кашлянул в кулак. — Ребята, идите ужинать… Что Бог послал, то все на столе…

— Не откажусь, — встал Осташенков, сидевший на деревянном боченке, на который Афанасий Фомич недавно набил новые обручи. — Эй, Чугунков, Макухин, подъем!..

Те кряхтя встали и, широко зевая, поплелись в хату.

Хорошо, что к этому времени на огородах появилась молодая, хотя еще не крупная картошка. Афанасий Фомич без сожаления выкапывал ее куст за кустом, отряхивал землю, собирал все клубни до мелочи, даже не думая о том, что же здесь останется к осени, не говоря уж о пустом погребе зимой.

— А зимой зубы на полку, да? — тихо спрашивала Анисья Никоновна. — Поросенка кормить совсем нечем будет…

— А мы его зарежем…

— Режут к Рождеству или к Пасхе, — вздохнула жена.

— Так прикажи, чтобы войны не было! — сердился Афанасий Фомич.

В Нагорном все чувствовали, что скоро здесь будут немцы. Ходили слухи об упорных боях под Харьковом, что было совсем рядом. Утверждали также о поражении Красной армии под этим городом: свидетельством тому были дороги, заполненные воинскими частями и беженцами на подводах, которые пешком двигались на восток. Это подтверждала и срочная подготовка мешочниками противотанкового рва недалеко от Нагорного.

На следующее утро Осташенкова и его друзей подняли раньше обычного, приказали готовиться, но умышленно медлили с приказом уходить из села: надо же как-то накормить людей, а сделать это могли только местные жители, которым никто не приказывал отрывать от себя последний кусок, но действовал приказ нравственности, приказ совести и долга, всегда являвшийся высшим законом для русского человека. Вспомнилось Виктору стихотворение в прозе Тургенева о мужике, после пожара соседей приведшем в свой дом девочку-сиротку, родители которой погибли в огне, спасая свое скудное имущество. Жена мужика пришла в изумление:

— Куда же мы ее возьмем, у нас у самих куча детей, да мы двое… Сколько голодных ртов!.. Вот сварила кашу, а щепотки соли нет…

— А мы ее и без соли, — ответил мужик и посадил сиротку за стол вместе со своими детишками.

«Вот такие мы!» — не без гордости подумал Виктор.

Первым вышел умыться после сна Павел Александрович. Афанасий Фомич колол дубовые чурки. Высоко над головой поднимал он топор и с силой опускал его вниз, громко и сердито выдыхая из груди:

— Г-гах!..

Чтобы быстрее сделать дело, считал он, надо здорово осерчать на это дело. Тогда все получается спорнее. А сегодня не ладилось: железная часть топора соскакивала с рассохшегося топорища.

— Дайте-ка я быстренько налажу ваш топор, Афанасий Фомич. — Осташенков подошел к хозяину и протянул руку.

— Соскальзывает, сатана, — и все тут. — Афанасий Фомич отдал топор постояльцу и подолом рубахи вытер вспотевшее лицо. — Давно бы надо закрепить, да все руки не доходят…

За этой работой и застал Осташенкова Григорий Коржиков, щеголяя в подаренных Виктором штанах.

— Павел Александрович, что варишь? — сделал ударение Григорий на «ри».

— Топорище! — в том же тоне, с тем же ударением на «ри» ответил Осташенков. — Вот кину топор в воду — и, помнишь, как в сказке сказано, наваристая каша получится, — съязвил он к полному разочарованию Коржикова.

Однако и на этот раз в доме Званцовых нашелся сытный завтрак.

— Хоть ложки свои имеем, — черпая суп в миске, усмехнулся Осташенков и добавил: — Вот и все наше оружие против гитлеровцев, от Смоленска пячусь назад без винтовки и, считай, без штанов… И когда эта мука кончится? Знает ли товарищ Сталин об этом? А ведь