Читать книгу - "Кто хочет процветать - Тиана Веснина"

— Что ж ты мне, Сережа, ничего не сказал?

Фролов перевел на него свой взгляд.

— А это что-нибудь изменило бы?

— Как сказать, — наливая в стопки горькую рябиновую, ответил Терпугов. — Я вот узнал, — покачивая головой и закусывая соленым огурцом, продолжал он, — что ты виделся с Милавиной за неделю до ее смерти. И до этого вы в ресторане вместе обедали. А ресторан дорогой. Она, значит, тебя пригласила, ведь так?

— Так! А еще до этого ты узнал, что мы были с ней близки и даже хотели пожениться, а потом я задурил и пропал.

— Верно.

— И ты решил, что, встретив Тину, я из зависти убил ее.

— Не исключено.

— Не было мне смысла ее убивать. Она предложила мне помощь. Обещала организовать выставку моих работ в одной частной галерее. И на карнавал пригласила, чтобы познакомить с состоятельными людьми, которых могли бы заинтересовать мои картины.

— А признайся, захотелось дважды войти в ту же воду? И даже подумывал, что удалось, но на карнавале убедился — древние мыслители осечек не дают. Ты понял, что Милавина крепко увязла в молодом Пшеничном.

— Угадал! Крепко увязла. Я даже ее обидел, пошлость сказал. Теперь жалею.

— Но зато выставку ты себе обеспечил. И какую! Резонанс по всей Москве. Ведь там будут зарисовки со свежего места преступления. Там будет представлено, как была убита Валентина Милавина. Думаю даже, что изменишь своему излюбленному угольному карандашу. Освещение уж больно захватывающее. Ты, наверное, сделал наброски, когда она была еще живая, без сознания, но живая, а потом ласково так, затянул на шее любимой шарф, несколько штрихов карандашом нанес на бумагу и исчез. И не ожидал, что утром я тебе позвоню.

Фролов устало рассмеялся:

— Сам же говоришь, что ты мне позвонил. Ну а не позвонил бы, как бы я смог сделать наброски с Милавиной, если бы меня там не было?

— А очень просто. Не успел бы я еще выйти из машины у «Елисаветинского», как ты появился бы передо мной, объяснив, что шел по делам и вдруг увидел, как мой джип подъехал к пассажу. Ну и по старой памяти попросил бы взять себя на место преступления.

Фролов рассмеялся чуть веселее:

— А ведь действительно не придерешься! Ловко ты, Боря, все это выстроил. И что, правда считаешь, что я убил Тину?

Терпугов посмотрел в глаза Фролову и сказал:

— Не исключаю. Так что придется вспомнить, где ты был двадцать второго февраля с девяти тридцати до десяти тридцати вечера.

— Дома, — ответил Сергей и усмехнулся, не скрывая раздражения. — Слушай, Борис, я, конечно, тебя понимаю. Ты должен подозревать каждого, кто как-то мог быть причастен к убийству. Но скажу тебе честно, мне до омерзения противно, что ты, — он сделал ударение на «ты», — подозреваешь меня. — Он бросил на стол несколько сотен, поднялся и, не глядя на Терпугова, выпалил скороговоркой: — Ну, бывай! Понадоблюсь, знаешь, где меня найти. — И ушел.

Терпугов неласково поглядел ему вслед: «Ну если окажется, что это ты!..» — подумал и, мысленно послав Фролова далеко, но в пределах Москвы, заказал еще водки.

«Нет, вот если бы я сейчас высказал версию, что Милавину убил ее любовник, или ее менеджер, или черт знает кто, он бы тут же ухватился и взахлеб принялся бы поддакивать мне, — не мог успокоиться подполковник. — Сыпал бы проклятиями в адрес убийцы, требовал бы найти его хоть под землей. А тут… Я лишь высказал предположение, кстати, не лишенное основания, как они обиделись и ушли! Вот, всех можно подозревать, только не его. Святой прямо!.. Нет, но людская психология до смешного примитивна. Все могут быть виновны, только не я».

В скверном расположении духа, метавшегося в нем точно бес, подполковник отправился домой. В противоположную сторону от него, не замечая ни снега, ни противного ветерка, шагал Фролов.

«Ну скажи после этого, что она не ведьма! — кричало его возмущенное «я». — Жил, работал, никого не трогал, писал себе потихоньку, может быть, даже и выставку сделал бы… потом. А она появилась — точно из преисподни. Прилипла, как жевательная резинка. Ну разошлись наши дороги, разошлись давно и навсегда. Но не могла она отстать от меня, не причинив неприятность. Отомстила! Меня подозревают в ее убийстве. А как, оказывается, это неприятно, даже мерзко. Тина, Тина!.. Что за странная сила связала нас с тобой?.. Зачем ты опять возникла на моем пути? Зачем? Чтобы погубить? Конечно, Терпугову кажется все ясным. Вот подумает еще немного и установит, каким образом я оказался в «Елисаветинском» после закрытия. Да хотя бы придет ему в голову та же мысль, что и мне, будто убийца прятался под юбкой одной из маркиз. А потом проще простого. Вошел. Тина удивилась. Но я успокоил, мол, сюрприз захотел сделать в последний день карнавала. Она спокойно сидит в кресле, я расхаживаю по кабинету, набрасываю ей на шею шарф, — подарок свой, потом достаю марлю, пропитанную хлороформом, и накладываю ей на лицо!.. Картина ясна до малейших нюансов. Разозлили меня мои неудачи. Решил убить Тину, похитить ее новые духи и тетрадь с записями. До времени спрятать, а потом выгодно сбыть заинтересованным людям…»

Сергей не заметил, как дошел до дома. Душу точно перевернули вверх дном. Полусонный покой, в котором он существовал и которым дорожил, был нарушен. Он с тоской посмотрел на диван, на который бы лег и стал бы неспешно перелистывать томик Чехова, перечитывая строки о необходимости жить и терпеливо сносить испытания, какие пошлет судьба. И соглашаться. Не желая видеть и понимать ничего другого, кроме этих строк, полагая, что судьба уже достаточно ниспослала ему испытаний, и он их выдержал: сумел подавить раздражение, сумел внутренне смириться со своим, он отдавал себе в этом отчет, жалким существованием. Он не роптал, не мечтал, а просто жил. Разве это плохо? Но никак не ожидал, что еще может предстоять испытание тюрьмой, в которую его упечет знакомый ему подполковник.

Странно, Фролов не считал себя человеком робкого десятка, но это когда речь шла о взаимоотношениях с людьми, а когда вмешивалось что-то потустороннее, он ощущал полное бессилие. Сейчас же он не сомневался, что Судьба решила его доконать. Правда, может, она таким образом хотела помочь ему вылезти из болота, встряхнуть, поставив на карту его свободу. Но ему было только жаль утерянного, покрытого теплой пылью покоя…

Он упал на диван лицом вниз и думал, что вот дороже этого дивана ничего для него нет. Поймал себя на мысли, что целый