Читать книгу - "На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов"

Люди заколебались. Кузьма первый перешел на сторону сына и Агаши:

— И то, давайте кучей. Разъехаться — это как веник по прутику рассыпать. Тогда всей нашей спайке будет конец, и обработает тогда нас Архип Коноплин, каждого порознь и в одиночку. Когда все вместе, то робкому смелый подпора: как в телеге — переднее колесо лошадь везет, а задние сами катятся. А будет тяжковато — ничего: много ль нам надо, мы по-военному, как генерал Скобелев говаривал: под голову кулак, а высоко, так на два пальца спусти ниже. Русский человек тих да терпелив до зачину. А уж как начал, так на полдороге не останавливается, по уши влез, так и маковку туда же. Чем жить и плакать, лучше спеть да умереть. А там посмотрим, кто кого, по-солдатски: в поле две воли, чья сильнее?

Однако бабы остались при своем. Было решено предоставить каждому действовать по своему усмотрению: оставаться здесь или уезжать в деревню, кому как удобно будет.

Я считал, что такое решение уже наполовину предопределяет неудачный исход затеянной борьбы, и был в отчаянии.

— Что нос опустил? — сказал Кузьма сыну Степану. — Думал, с народом обходиться — легкое дело, тяп-ляп — и вышел корапь! Как же, поди-ка! Командовать да еще в бою — великое дело. Это мы, солдаты, знаем. Недаром говорится: не огонь железо калит, а мех. Огонь-то сначала мехом вздуть надо! А мехами орудовать ты, видно, еще не мастак.

Я предложил сейчас же, не расходясь, установить связи на случай ареста кого-либо из нас: я дал им новые явки в Москве, а от них взял адреса для сношений с рабочими через своих людей в привокзальном поселке, на тот случай, если нельзя будет проникнуть на фабрику. Затем я дал совет наметить запасное руководство стачкой, внешне держать этих людей пока в стороне, но зато осведомлять их досконально обо всем ходе дел и обо всех дальнейших планах, чтобы в случае провала теперешних руководителей новые люди могли их заменить немедленно же. Тут же мы создали и временный комитет партийной организации.

Я еще не решил, что мне дальше предпринять. Уехать и бросить стачку на произвол судьбы я не мог. Оставаясь же, я не видел, какую пользу принесу, если по-прежнему буду жить в доме Коноплиных и находиться под слежкой Свильчева.

На другой день Федор Игнатьевич, придя к обеду, сообщил, что у него были Агафья, Степан и Кузьма и объявили ему о начале забастовки.

— Я их заставлю рылом хрен копать, — сказал Архип Николаевич и вышел из-за стола, не став обедать.

Вечером за чайным столом появился жандармский офицер.

— Ротмистр Шольц, — отрекомендовался он Елене Петровне, а затем сделал поклон всем остальным, отрывисто мотнув головой, держа при этом плечи в полной неподвижности.

Архип Николаевич оделся проще обычного — в потертый пиджачок, ластиковую черную рубашку, шея была обмотана порванным шарфом, ноги обуты в серые заплатанные валенки. Все время он не выпускал из рук какие-то ключи, поигрывая и позвякивая ими. Возбужден он был, как полководец при начале битвы. И хотя о стачке говорить избегали, но в беглых перекидках разговора с Федором Игнатьевичем Архип Николаевич бросал своему начальнику штаба боевые подбадривания: «Я им задам перечесу!», «Я их помылю на сухую руку!», «У меня полетят куда чулки, куда паголенки!» Он громко распорядился, чтобы перестали подавать к столу дорогое вино.

Валерьян Николаевич, по-видимому подстрекаемый женой, вскользь заметил, что, не желая оставаться при беспорядках на фабрике, вызванных не по его вине, он уезжает на днях за границу. Архип оборвал его:

— Я не отпел, а ты уже шапку надел. Обожди, обедня будет не долга.

Можно было догадаться, что он верит в свой успех и настроен непримиримо.

Ксения Георгиевна вышла к столу в нарядном платье. Она всячески хотела показать свое довольство тем, что Архип попал в сложную переделку.

После чая, выходя из-за стола, ротмистр наклонился к Архипу Николаевичу, что-то пошептал. Архип Николаевич засмеялся злым смешком:

— Идти в драку — не жалеть волос.

Ротмистр возразил:

— Шуму б не было.

Архип подбодрил жандарма:

— Не боится мельник шуму — им кормится.

— За нами дело не станет, — весело щелкнул шпорами Шольц и удалился.

— Кого ты позвал? Шольца? Это же известный на весь уезд скот, — упрекнул брата Валерьян Николаевич.

Но тот отмахнулся:

— А по мне будь хоть пес, только б яйца нес.

Ксения избегала Архипа, как будто желая подчеркнуть, что теперь его власть в семье пошатнулась и заискивать ей теперь перед ним незачем.

Проходя мимо меня, она незаметно от других сжала мне пальцы и проговорила:

— Что мне делать с вами, с карими глазами?

Я удивился. Ее это обидело.

— А зачем за столом переглядывались? Между нашей сестрой и вашим братом все с глаз начинается, запомните.

Ее зеленые глаза загорелись плутовски, она засмеялась:

— Ей-богу, нет лучше игры, как в переглядушки, — она снова сжала мне пальцы крепко-накрепко. — Нанизала бы я вас на ожерелье да носила бы в воскресенье.

К нам подбежал Валерьян Николаевич. Он был расстроен.

— Знаешь, Ксюша, что Архип мне сейчас на ходу буркнул? Что он уж дал распоряжение продать наш московский особняк. Как это тебе нравится?

Ксения Георгиевна мгновенно забыла обо мне. Зеленые глаза сделались злобными. Она побежала вслед за Архипом. Предстояла новая семейная буря.

Поздно ночью ко мне в комнату зашел Николай и рассказал, что на фабрике неспокойно, — по-видимому, Шольц начал расправу; говорят, кого-то из рабочих вызывали на допросы, кого-то били, кого-то куда-то увезли, а к тому же вечером начался разъезд рабочих по деревням; что будто бы многие из тех рабочих, кто повлиятельнее, уже разъехались, а остальные уже начали колебаться, и будто бы Свильчев сказал, что завтра же стачка будет прекращена.

Всю ночь я не мог заснуть, ища, что бы предпринять и как бы исправить положение. Еле начинало рассветать, когда я вскочил в беспокойстве, наскоро оделся и вышел из комнаты.

Дом уже проснулся. Повсюду хлопали дверьми. В печках трещали дрова. Топилась и голландка в закоулочке на галерее возле моей комнаты. Я подошел к балюстраде и взглянул вниз. Там, в столовой, Настя готовила завтрак. Поставив последний прибор, она подошла к киоту с иконами в переднем углу. Подошла, загляделась на образ и задумалась.

Вдруг дверь отворилась, и в столовую стремительно вбежал Степан. Не оглядываясь, Настя угадала, что это он.

— Степан? — спросила она, сделав вид, что вытирает киот. Машинально, по привычке, она повторила заученное от Пияши: — Ноги, ноги-то вытри об половик. — Обернулась к Степе и сейчас же вскрикнула: —