Читать книгу - "Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур"

детка, налей чаю гостям, – спокойно, как ни в чем не бывало, сказала ей Богоматерь и, обратившись к делегации, улыбнулась: – Ну да ладно, чего стоим? Зеваки пошли прочь! А вы, девушка, и вы, молодые люди, пройдемте в дом. Я уже окоченела.

Все зашли в подсобку медпункта, оборудованную как кухню. Старуха гремела чайником на электроплитке. Нина, в неверии, подошла к ней и заглянула в лицо. Ни одной черты золотоволосой нежной девочки не было в этих рубцах и прогнившей челюсти. В пепельных радужках не осталось ни одного медового лучика.

– Злата? – неуверенно спросила Нина. – Ты меня помнишь?

Старуха посмотрела в упор и растянула губы в страшной улыбке.

– Репортаж эпохи! – повторила она, наслаждаясь последним словом.

Сомнений не оставалось, бабка была безумна. Ланская отвела в сторону следователя и прошептала ему на ухо:

– А вдруг это не она? Вдруг это какая-то ошибка? Человек не мог так чудовищно измениться за два года!

Следак пожал плечами и, присев за наскоро накрытый стол, достал свой блокнот.

– А где ребенок? – уставился он в глаза Богоматери, надеясь вызвать в ней смятение.

– Вы о рожденном Златой мальчике? – переспросила Надежда Сергеевна. – Так я отдала его на усыновление одной чудесной паре. Они отдыхали в наших краях. Он – служил в военной части неподалеку, а она, если не ошибаюсь, работала эндокринологом. Святые люди. У них был ребенок двух лет. Крепкий, красивый мальчишка, весь в отца. Я, как узнала об этом, сразу кинулась ей в ноги. Говорю, умрет дитя, колики у него от коровьей смеси! Добрая женщина. Взяла его, попробовала покормить, а потом не отдала. Полюбила как родного. Да и мне радость, я б не вырастила. Вот у меня теперь ребенок, – Богоматерь кивнула на старуху, – это она сейчас спокойная, а так иногда буянит, мне страшно за свою жизнь становится. Подлечить бы ее, челюсть вставить. Я как смогла выходила, но, боюсь, не справлюсь дальше, агрессивной она становится.

Делегация застыла в полном оцепенении. Лишь неистовое шарканье о бумагу карандаша, которым журналист записывал каждое слово, нарушало тишину.

– Есть еще какое-нибудь доказательство, что это Корзинкина, фотография, документы? – не унимался следак.

– Сюда, товарищ следователь, с документами людей не привозят, – вздохнула Надежда Сергеевна, – сюда их везут, чтобы скрыть следы преступления. Злата, пока еще была в уме, рассказывала, что, судя по хлопку, взорвались подводящие трубы завода, «материальная линия» по-ихнему, ну, по которой этот фосфор течет. Говорит, давно обветшала, весь завод об этом шептался. А в газетах я читала, что это железная дорога виновата, мол, разблокировка цистерны какая-то произошла. Может, поэтому Злату сюда и сдали, знала много.

– Так она не сразу с ума сошла? – спросила Нина.

– Не сразу. Она и не сошла бы, может. Но у нее еще черепно-мозговая травма была. Я ее щупала, пальпировала, значит, нашла трещину в затылке. Скорее всего, гематома мозговая, аневризма образовалась. Она если разрастается, без хирургического вмешательства может отделы мозга повредить безвозвратно. Я думаю, так и произошло. Но у меня тут ни рентгена, ничего.

Бабка, бывшая Златой, все это время сидела и улыбалась, прихлебывая чай, который выливался из ее дырявого рта прямо на скатерть. Следак брезгливо отодвинулся, а Богоматерь без тени раздражения протянула старухе полотенце.

– Я же тебе говорила, утирай рот салфеткой. Ты же не свинья, детка!

– А можно взять у нее интервью? – спросил корреспондент.

– Берите на здоровье, она любит поговорить.

Журналист взял табуретку и подсел к старухе поближе. Она резко и радостно наклонилась в его сторону. Писака отскочил, как от клетки со львом, но тут же взял себя в руки.

– Вас зовут Злата? – спросил он.

Она заулыбалась трещиной рта и закивала.

– Вы работали на заводе «ХимФосфор»?

– Фосфор – венец таблицы Менделеева! – воскликнула старуха.

– Вы помните таблицу Менделеева? Какова валентность Церия?

– Два или три, зависит от того, с чем он соединяется, – развеселилась бывшая Златка.

– А как вы сюда попали?

– Я родилась здесь, – искренне ответила бабка.

– А это кто? – указал он на Надежду Сергеевну.

– Мать моя, – Златка щерилась от удовольствия.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать, – ее слюни долетали до груди журналиста, но тот, казалось, уже ничего не замечал.

– Что вы помните об аварии?

– Я хочу пряник со сметаной.

– Вы помните, как взорвался фосфор?

– Со сметаной и ряженкой.

– Потрясающе! – заключил корреспондент и фотоаппаратом «Смена», висевшем на шее, сделал порядка десяти портретных снимков бабки. – Репортаж года мне обеспечен! «Трагедия индустриальной эпохи» – вот как я назову этот материал!

– Эпохи!!! – демонически загоготала старуха. – Я – Эпоха, вашу мать! Я – ваша Эпоха!

Она залезла на табуретку и начала размахивать полотенцем, точно повстанец флагом.

– Снимите ее, немедленно! – заметалась Богоматерь. – Сейчас начнется буйство.

Следак с коллегами схватили Златку как бревно на ленинском субботнике и подоспевшей из рук Надежды Сергеевны простыней связали ей руки.

– Вы хотели документов? – Богоматерь точно озарило. – Так вот они. Видите штамп на простыне?

Следователь взял в руки край застиранной тряпки и поднес к глазам серый несмываемый прямоугольный оттиск: «Больница «ХимФосфор». Хирургия».

– А это уже прямая улика, – удовлетворенно сказал он.

Нина Ланская сидела за столом, опустив лицо в ладони. Она пыталась уместить в своем сознании мысль о том, что человеческая судьба может быть настолько чудовищной.

– Что я могу для нее сделать? – измученно спросила она.

– Заберите в город, положите в больницу, дайте ей возможность жевать, – вздохнула Богоматерь. – Больше вы ей ничем не поможете.

Глава 32. Паспорт

«Я, Нина Павловна Ланская, руководитель отдела по работе с молодежью, заверяю, что Злата Петровна Корзинкина, моя подопечная, с самого детства была больна тяжелым наследственным заболеванием и страдала слабоумием. Во время взрыва на заводе «ХимФосфор» она находилась со мной в квартире. Через месяц, в июле 1973 года, Злата умерла от своего недуга в возрасте девятнадцати лет.

Н. Ланская, 23 декабря 1975».

Илья держал в руках пожелтевший лист бумаги, не в силах осознать написанное дрожащим почерком. Аиша принесла красный холодный чай с лаймом, но к нему никто не прикоснулся.

– Это моя боль, мое проклятье, моя растоптанная совесть, мое предательство, – Ланская нервно разминала узловатые пальцы. – Я не смогла помочь Корзинкиной. Конечно, я устроила ее в больницу, Златке спротезировали челюсть. Но как только вышел репортаж в городской газете, меня вызвал первый секретарь парткома к себе в кабинет. Я пришла. Там уже сидел директор «ХимФосфора». Они сказали, если я не уймусь в поисках правды, то потеряю все: партийный билет, должность, честное имя… Они вынудили меня подписать эту бумагу. Все данные о существовании Златы Петровны Корзинкиной были уничтожены. Начиная с села Федотовки, где она родилась, интерната, где жила, школы, института, где училась, и, конечно, самого «ХимФосфора». Поэтому вам и не удалось ничего найти. Больной женщине, которую я положила в клинику, сфабриковали новый паспорт. Корзинкина стала Анной Ивановной