Читать книгу - "Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк"

Вскоре появился Тетух со Злыднем на плече.

– Че фейсы у всех кислые, как бочонок клюквы? Случилось чего?

– Случилось, – невесело отозвался Лялин. – Айболит утверждает, что у Владика – открытая форма туберкулеза, и все мы подвергаемся огромной опасности. В общем, он должен быть изолирован от здоровых, так как заражение происходит воздушно-капельным путем, а также через личные вещи, посуду и тэ дэ. Какие будут предложения?

Новость не на шутку огорошила узников. Отец Георгий перекрестился, Мажор от страха сжался в комок, Бурак стал растирать ладонью область сердца, Паштет нервно затеребил хвост Злыдня. Все молчали. Напряжение в воздухе ощущалось физически.

Белорус вытер испарину со лба.

– А что мы, по-твоему, можем предложить? Пусть чичи забирают его наверх. Не можем же мы из-за Владика рисковать своим здоровьем. Здесь он по-любому загнется.

– Фигась ты гуманный! – скривился Пашка. – Как будто не знаешь, что чичи его убьют и закопают. Хотя нет, закапывать не станут. Отвезут на ближайшую свалку и выбросят, как бомжа. Сливать своих – самое отстойное дело.

– А подвергать опасности здоровье остальных – не отстой? Сейчас у нас – один больной. Через месяц будет семеро! Это, по-твоему, разумно? А нам, между прочим, еще норму выполнять. Не справимся – сдохнем с голоду!

Юрий опустил глаза в пол.

– Тубик в наших условиях – это, действительно, страшно. Лучше застрелиться самому.

– Больным туберкулезом нужны свежий воздух, отсутствие стрессов, масло, виноградный сок, белокачанная капуста, рыбий жир, отвар сосновых почек, два литра молока в день…

– Лучче кумыс… – задумчиво произнес Джураев.

– Когда речь идет о потерях, надо думать, как сохранить трудоспособное большинство, – стараясь унять нервную дрожь, прохрипел Мажор.

– Убиться об стену! – заорал Тетух, и Злыдень тут же спикировал под стол. – Шустрые, блин, как понос от незрелых яблок. Взяли, стало быть, курс на сбрасывание со скалы старых и больных! От тебя же, батюшка, подобного я никак не ожидал.

– Так разве я …, – пытался оправдаться тот, но Пашка уже сверлил взглядом Джураева.

– А ты, Айболит, что молчишь, как бестолковый баран, понимающий в медицине чуть больше, чем ни хрена?

– Я, как все, – проблеял тот, покрываясь красными пятнами.

– В натуре, зверский доктор! За кота уроет, а человека, не моргнув глазом, спишет в расход.

– А что это ты раздухарился? – возмутился Бурак. – Все вокруг – сволочи, один ты – в белом и с крыльями за спиной. Может, возьмешься ухаживать за безнадежно больным?

– И возьмусь! На его месте мог оказаться любой из нас. Отдать Владика чичам – все равно, что подписать ему смертный приговор. Как вы после этого жить-то будете? Как будете в зеркало смотреть на свои мерзкие хари?

«А ведь Пашка прав, – с горечью подумал Лялин. – Что-то не так в нашем королевстве. Истинная сущность человека проявляется в экстремальной ситуации, когда одни бросаются на амбразуру, а другие – в кусты. Экзамен на человечность мы сегодня не сдали. Не коллектив, а стадо напуганных эгоистов. Изо всех нас один Пашка оказался приличным человеком. Если б я и пошел с кем в разведку, то только с ним».

Озвучить свои мысли Юрию не позволила гордыня, и он произнес следующее:

– За то, чтобы Владик остался с нами – трое: я, Павел и… Что скажешь, отец Георгий?

– Пути господни неисповедимы…

– Звучит как «администрация ответственности не несет». Конкретизируй свой тезис.

– Есть в Библии такая притча. Спросили Иисуса Христа: «Зачем на земле страждущие, больные и убогие? Зачем то, от чего нет пользы? В чем тут смысл?». И он ответил: «Чтобы люди здоровые и сильные могли проявить по отношению слабых свою человеческую сущность».

Опер уже привык к многословию монаха и терпеливо ждал окончания его речи. Когда тот плавно провел рукой по своей цепочке вниз к кресту, Юрий резюмировал:

– Трое – за. Серж и Иван – против. Джамшед воздержался. Таким образом, Владик остается в подвале. Мы изолируем его в другое помещение, освободим от трудовой повинности. Будем лечить, проведывать, развлекать, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

– Теперь все кошерно! – расслабился Тетух. – Пошел искать подходящую для «изолятора» комнату. Злыдень, за мной!

После долгих раздумий мужчины остановились на «цирковом» помещении. За несколько часов узники соорудили для Владика удобный диван из покрышек, сделали небольшой прикроватный столик, перенесли в «изолятор» пальму, украшавшую комнату отдыха.

– Все равно здесь как-то неуютно, – скривил губы Паштет. – Голые бетонные стены сильно давят на психику.

– Это исправимо, – улыбнулся Лялин. – У нас есть талантливый райтер с целым чемоданом красок. Скоро вы это помещение не узнаете.

Алтунин с энтузиазмом приступил к любимому занятию. Стоя под потолком на хлипкой лестнице, сколоченной Пашкой из ящиков, Сергей упивался запахом красок, широким фронтом творческой деятельности, возможностью импровизации. Граффити было для него вовсе не работой, а психотерапией. Когда он рисовал, то совершенно забывал обо всем. Он снова был маленьким мальчиком, пачкающим мелками стены дома и верящим в то, что однажды он станет большим художником.

Для своего панорамного полотна Мажор выбрал морскую тему. Замысел был следующим: когда человек стоит в центре комнаты, у него должна создаться иллюзия, что он находится далеко в море: впереди, сзади, слева и справа – сплошная вода. Потолок – небо, пол – морская пучина. Рисовал он несколько суток с короткими перерывами на естественные потребности. Когда краски высохли и выветрился запах, Алтунин пригласил сожителей на презентацию. Войдя в помещение, те потеряли дар речи. Мужчины ожидали увидеть большую картину в стиле Айвазовского, но лицезреть пришлось нечто иное.

Узники попали в трехмерный анимационный мир моря с высокими крутыми волнами, опрокидывающими свои пенные гребни у самого берега. Все было настолько реальным, объемным и выпуклым, что хотелось погладить стены руками. Вокруг зрителей была самая настоящая морская вода: чистая и прозрачная. Сквозь нее хорошо просматривалось дно с диковинными водорослями и нежно-кремовым, практически белым песком. Цвет воды поражал воображение. Он был изумрудно-бирюзовым, переходящим от более темного, на глубине, к совсем светлому, у самого берега. Слева просматривалась изрезанная бухтами и заливами береговая линия: изогнутый ковшом песчаный пляж, усеянные соснами обрывы, отвесные скалы необычного рыжего цвета. Справа – намытый штормовыми волнами валунный пляж, бухта с перекинутым через нее красивым мостом. На самой высокой точке мыса – причудливая башня маяка. Вдали – покрытые густой зеленью вершины сопок. Над головой – высокое небо, синее-синее, с реющими в нем парапланеристами. Одним словом, шедевр стрит-арта, который невозможно отличить от реальности.

– Япона мать! – только и смог выдохнуть Лялин. Когда он был по-настоящему чем-то потрясен, его словарный запас