Читать книгу - "Чагин - Евгений Германович Водолазкин"

В удвоении нет нового и нет памяти. Есть воспроизведение.

Воспроизведением друг друга были Тина и Дина.

Впервые мы с Исидором увидели их во время выступления фокусника Кукушкина. Весь в черном, Кукушкин помещал Тину в черный же полированный ящик и закрывал его на три амбарных замка. Кому-то эти замки могли показаться лишними, потому что было и так очевидно, что незаметно выбраться из ящика невозможно. После произнесения магической фразы и звонкого хлопка фокусника девушка как ни в чем не бывало появлялась из-за кулис.

Сам по себе фокус был нехитрым, но имел большой успех. Скрывавшаяся в ящике артистка обладала не просто яркой внешностью: она была красавицей. Зрителей заводила вовсе не способность преодолевать замки — таких умельцев было сколько угодно. Здесь происходило нечто большее.

На глазах у публики разворачивалось драматическое противостояние красавицы и чудовища. В этом отношении внешность Кукушкина была безупречной. Косматые брови над глубоко посаженными глазами. Крючковатый нос, углы рта опущены. Громкий резкий голос — кукушка и близко не лежала. Из птиц приблизительно соответствовала только ворона.

В те годы я восхищался природными данными артиста Филиппова. И только увидев Кукушкина, осознал, что при создании Филиппова природа выложилась не до конца.

Не ахти какой фокусник, и уж тем более — артист, Кукушкин обладал гениальной внешностью. Его контраст с Тиной был разящим.

Говорю — с Тиной, потому что, по понятным причинам, о близнецах в этом представлении не могло быть и речи. Необходимость хранить тайну определила не только профессиональную судьбу сестер — их судьбу вообще.

Парное существование, которое они вели с детства, внезапно прекратилось. По условиям контракта совместно сестры не могли появляться нигде. Одинаковые наряды и прически приветствовались теперь только во время выступлений.

Фокус, взятый в его нецирковом измерении, стал протестом бытия против двойничества. Сам того не ведая, Кукушкин возвращал миру Божьему естественный порядок вещей. Этот порядок предусматривал единственность всего сущего на свете.

Имелась еще одна область артистической жизни — слава. На всех афишах значилось только два имени: Марат Кукушкин и Тина Барковская. Позже эта надпись сократилась до Марат и Тина.

Дины Барковской как бы не было на свете.

Между тем, за безымянным ее экзистенсом скрывался человек, получавший свою долю радостей жизни. Тиной на сцене сестры были по очереди. Но по очереди они были и Тиной вне сцены. Сестры делили славу Тины на двоих, и их это устраивало.

Кукушкин понимал, что при всеобщем интересе к красавице секрет фокуса рано или поздно будет раскрыт. И скорее рано, чем поздно.

Фокусник чувствовал температуру железа и ковал его беззаветно. Маленький, но сплоченный коллектив выступал с повышенной частотой.

Каждый вечер Кукушкин упаковывал условную Тину в ящик, а та, явив образец жизнестойкости, вновь представала перед публикой. Каждый вечер красота посрамляла уродство и добро побеждало зло.

Первоначально трио выступало только в цирке, но вскоре — ввиду популярности — его стали приглашать и в сборные эстрадные концерты. Во время одного из таких представлений мы с Исидором и познакомились с сестрами.

В тот день после нашего номера мы вернулись в гримерку и увидели там двух совершенно одинаковых девушек. Оказалось, что их по ошибке отвели к нам.

— Вы… Тины? — растерянно спросил Исидор.

Вопрос поражал своей точностью.

— Мы — Дины, — ответила одна из девушек, и обе улыбнулись.

Они быстро собрали свои вещи и, несмотря на предложение остаться (предлагал, понятно, я), тут же убежали.

Через минуту появился директор театра. Он сказал, что произошла накладка, и попросил никому о близнецах не рассказывать. Мы обещали. Было ясно, что, сами того не желая, мы открыли чью-то тайну.

Исидор вскоре уехал домой. Я же остался караулить у служебного входа.

Примерно через полчаса девушки вышли в сопровождении Кукушкина. Он посадил их в такси.

Глядя, как отъезжают сестры Барковские, я почувствовал, что так же уверенно и неторопливо начала удаляться моя прежняя жизнь. Впрочем, для этого в ней всё уже было готово…

Через день я знал, что девушкам по девятнадцать и что приехали они из Луги.

Через два у меня был их домашний адрес.

На третий день я появился у них дома, якобы по делу (придумывал его неожиданно долго). Прощаясь, как бы между прочим спросил, могу ли приехать к ним с Чагиным. Да, конечно. К Исидору Пантелеевичу сёстры Барковские относились с пиететом.

Некоторая сложность возникла со стороны Исидора Пантелеевича. Ехать он категорически не хотел.

Когда же я обрисовал непростое положение Тины и Дины, сердце Чагина начало оттаивать. Я не жалел красок. Здесь были сравнения и с крепостным театром, и с куклами Карабаса-Барабаса. Особых доказательств картинки не требовали: достаточно было взглянуть на Кукушкина. Кончилось тем, что добросердечный Исидор согласился составить мне компанию.

Тине и Дине старшие товарищи вручили по букету чайных роз, две бутылки «Советского шампанского» и купленный в кондитерской «Север» торт. Девушки приготовили салаты, из которых помню только оливье. Скорее знаю, чем помню: оливье не могло не быть.

Я поднял бокал:

— Есть в России город Луга Петербургского окру́га…

Вежливо кивнули. Эта строка сопровождает их всю жизнь.

— Мы приехали прошлым летом — поступать в театральный.

Учебное заведение мне, замечу, не чужое. Хотя и не сказать, что любимое: как-то не пошло у меня там.

— Положить еще салата?

Мой долгий благодарный взгляд:

— Если можно.

Можно. Спокойствие в голосе и движениях. Сравнить с той же Галиной…

Нет, лучше не сравнивать.

Перед сдачей первого экзамена в институтском коридоре близнецы были замечены Кукушкиным. Король одного фокуса, он мгновенно оценил возможности Тины и Дины. Мысленно примерив их к своему ящику, предложил попробоваться в роли его ассистенток и оставил номер телефона.

— Чай?

— Да, спасибо.

Удивительное спокойствие — может быть, именно этого мне в жизни и не хватало? Спокойствия и красоты.

В театральный близнецы не поступили. Погоревав, вспомнили о Кукушкине и позвонили ему. Здесь-то их и ждала настоящая удача.

Случается, человек попадает в странное место. В какое-то ну просто ничем не замечательное место, о котором прежде не имел представления. И именно там расцветает.

Так, почвой для орхидей служат обломки коры. Какая-то, можно сказать, труха и древесный мусор. Не сравниваю с трухой ни Кукушкина, ни его знаменитый ящик, настаиваю лишь на сходстве сестер с орхидеями. Сравнение, конечно, романтическое, но оправданное.

С Тиной и Диной мы стали общаться. Тогда говорили — встречаться.

Простые девушки, простые слова. Чай? Кофе? Сколько ложек сахара?

При красоте наших избранниц ничего