Читать книгу - "Рабочий день - Александр Иванович Астраханцев"

обязаны, в том числе и я. Но — вы понимаете? — некогда своей работой заниматься, бумаги одолели. Меня ведь сюда сманили с живого дела, обещали, что буду вершить техническую политику целого главка, а что вышло? Это же что-то невообразимое — по полсотни бумаг в день поступает, три четверти дня уходит на них: разбирать, читать, носить на подпись, самому подписывать. Я называю это полосканием. И кто только не пишет! Свое министерство пишет да другие подбрасывают ворохами: институты, комитеты, бюро, управления. Это же потоки, реки, водопады бумаги! И ведь каждая денег стоит, самых натуральных дензнаков! Я вам сейчас скалькулирую вот хотя бы эту. Вот вам, пожалуйста, — в ней страницы три, так? Гарантирую, рядовой инженер отдела трудился над ней целый день. Потом ее печатали в машбюро, потом начальник отдела читал ее и обсуждал с автором. Возможно, внес исправления. Перепечатали. Потом носил к высшему начальству на подпись, да не сразу подписал — опять пришлось переделывать: у каждого ведь свой вкус. Потом ее в канцелярии размножали и рассылали. Так что, думаю, она в тридцатку не влезет. Да помножьте на пятьдесят, да на двести пятьдесят дней. А кроме того, у меня самого деловая переписка! Раньше я честно отвечал на каждую бумагу. Потом, когда пришел опыт, стал отличать нужную от ненужной. С нужной работаешь, а ненужную взял и придержал. Наберется вот такая кипа и нет на них повторных запросов — разнервничаешься чего-нибудь, возьмешь, сколько в руку влезет, и — р‑раз — в корзинку спустишь потихоньку, чтобы никто не видел. Да‑а. Вместо специалиста по техническим вопросам стал специалистом по бюрократии.

Но это так, неофициальное заявление, скорее жалоба — в последнее время замечаю за собой, что все чаще и чаще жалуюсь. Любим мы жаловаться. Нехороший это признак, признак бессилия. Вы только не подумайте, что я совсем уж бессилен, — кое-что и мы можем. Новшеств ежегодно внедряем достаточно, в министерстве — не последние. Не гладко все это нам достается, но где, скажите, новое само приходит, без усилий и нервотрепки? Если вы мне скажете, что это так, — не поверю, потому что это все равно что менять законы диалектики.

Но вот с этим агрегатом воистину бес попутал. Кажется, и дело немудреное, а целый год не могли запустить. Мучились много, а с места не сдвинулись. Надо сказать, что они, НИИМС вместе с Мартыновым, подсунули не совсем зрелую конструкцию. Наша вина, что поторопились, взяли не глядя.

Вы хотите спросить, почему в таком случае заключили договор? А как их проверишь? Всякое внедрение — риск. Мы заключаем договоры с наукой на сотни тысяч рублей, мы обязаны их заключать, нам на это деньги выделены, иначе нас консерваторами обзовут, а кто захочет быть консерватором? Нынче это самое большое ругательство. Лучше быть, скажем, лгуном, чем консерватором. Ну, ошиблись. Сам Мартынов больше всех и пострадал. Сочувствую ему, но зачем же жалобы писать, да еще сразу министерство? Это, я понимаю, тоже от бессилия. Но ведь надо же знать меру, надо понимать, что, если твоя идея преждевременна, незачем торопиться и морочить головы людям. Мы должны ограждать себя от всяческих авантюр. И так работать тяжело, да еще эти элементы. Вы знаете, я чуть не каждый день получаю письма с идеями одна другой сногсшибательней! И оставляю без ответа, ибо нет сил. В корзину их тихонько.

Письмо, которое отправлено в министерство? Да, прошло через наше управление. Да, я носил на подпись. Нет, подписал не Копелев, подписал другой заместитель. Мероприятие мы с Гаевского сняли. Но у нас такие вещи безнаказанно не проходят: Гаевскому объявлен выговор — приказ я могу сейчас найти и показать.

Как, Гаевский все-таки собирается внедрить? Выходит, вел в заблуждение. Вот это значит — нынешние отношения, а ведь мы с ним — старые товарищи, вместе начинали. Никому веры нет. И попробуйте вот так работать...

VI. МОНОЛОГ ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАЧАЛЬНИКА ГЛАВКА КОПЕЛЕВА

Мартынов? Это кто такой? Ах, вон что! Подождите, дайте припомнить. Та‑ак... Да, теперь припоминаю, мы с ним беседовали; я приглашал на эту беседу и Пикулина, и Гаевского — у них там сначала не получалось делового контакта, пришлось подстегивать. А идея интересная и нужная, я его сразу поддержал, но что-то там оказалось недоработанным. У Пикулина я так и не мог ничего толком выяснить. Хотел еще раз встретиться с Мартыновым, но он, оказывается, заболел и уехал. Вот как? Очень жаль, конечно... Агрегат, безусловно, будет внедрен, тем более раз появился сигнал. Я сейчас вызову Пикулина... Почему же не нужно, если мой работник недобросовестен? Ах вы уже беседовали и с Пикулиным, и с Гаевским? Тогда о чем говорить?

Лично я? А вы посмотрите наши мероприятия — там все изложено! На первом месте, разумеется, механизация трудоемких процессов; это вопрос сегодняшнего дня, вопрос вопросов, это вопрос жизни и смерти, наконец, если хотите, и у меня нет иных соображений на этот счет... Вы, я понимаю, куда клоните — к делу с Мартыновым. Благодарю за информацию — я записываю это в моем календаре, беру на личный контроль, и, надеюсь, второй раз не нужно будет обсуждать, мы его доведем. Я вам только скажу, что новое всегда приходит тяжко, через горб, через колено. Конечно, нужна система — многое мы упускаем. Раз уж вы разговаривали с нашими людьми, то имеете о них представление; они ни в коем случае не ангелы — с ними приходится воевать и воевать, вместо того чтобы вместе работать. Каждый день воевать с косностью, безответственностью, элементарной безграмотностью, иллюзиями, что мы любой вопрос шапками закидаем, если только захотим. И мы ведь тоже не боги — иногда и сил не находится.

Кадры нужны. Грамотные, надежные кадры, без них ничего не сделаешь, а где их взять? Они в поле не растут, самим растить надо. Вы с Гаевским разговаривали — он, конечно, не лучший главный инженер, но вполне средний; так он меня уже не устраивает! Я работаю с ним, но мне приходится его ежедневно перевоспитывать.

Или вот Пикулин. Завяз в бумагах и не может никак выпутаться. Я ему иногда говорю: брось ты их, эти бумаги, вылези на объекты, займись делом! Съездит, загорится чем-нибудь, позанимается, и опять в бумаги, как в тихий омут.

Это звенья наиболее серьезного уровня, не говоря уж о прочих.

А что шлангов