Читать книгу - "Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева"

И вдруг он вздрогнул и невольно отодвинулся от Нины, увидев Елизавету Дружинину. Она и ее муж несколько запоздали. Лиза, пробираясь между тесно сидящими людьми, извинялась и смущенно улыбалась. Топольский же, следуя за ней, ни на секунду не терял чувства собственного достоинства.

Лиза уже сидела, а Аркадий все еще неторопливо и важно шел к креслу, задевая колени сидящих и небрежно роняя: «Виноват!»

Говоров не смотрел на Лизу. Совсем не обязательно видеть, он чувствовал ее присутствие. И ему казалось, нет, ему верилось, что и Лиза… «Не может быть, чтобы Лиза не думала обо мне, когда я мысленно с нею…» Раньше Говоров гнал подобные мысли, а теперь уже не мог и не хотел расстаться с ними.

…Марфуша Багирова слушала оперу, позабыв обо всем на свете, смуглое лицо выражало глубокое наслаждение.

Зато муж ее, Василий, заскучал. Он громко шепнул жене, кивнув на сцену:

— Он орет, она орет — пойдем домой!

— А ты не ори! — пробасил сдержанным шепотом Шатров. Подавшись в сторону Багирова, он добавил: — Дождешься антракта — и до свидания. Только жену оставь с нами — она понимает в музыке толк, не чета тебе.

Дерзкий Василий Багиров в другое время за словом в карман не полез бы, но Шатрова он уважал, да и к тому же со всех сторон смотрели укоризненно-насмешливые глаза.

Правда, сам Степан Петрович оперу слушал тоже не очень внимательно из-за сидящей рядом Марии Андреевны.

Он смотрел на ее маленькие руки, спокойно лежавшие на пуховом платке, сложенном на коленях. Ему захотелось коснуться этих рук, но он лишь вынул из кулька большое румяное яблоко и положил на пуховый платок.

Когда кончилось первое действие, Нина Семеновна сказала мужу:

— Я не пойду в фойе… Погуляй один.

Причиной такого решения были лакированные туфли, которые во время действия стояли у ног Нины Семеновны. Она не могла подумать без ужаса о том, что придется надеть их.

Говоров обрадовался, как школьник. Быстро вышел из зала, отыскал глазами Елизавету Дружинину. Она разговаривала с какой-то незнакомой молодой женщиной. Когда Говоров приблизился, женщина, приветливо кивнув Лизе, отошла.

Лиза увидела Говорова, он стоял почти рядом с ней. На секунду она замерла — столько радости, и какой-то новой, необычной, было в глазах Максима Андреевича. Она даже отвернулась, боясь выдать взглядом и свое волнение.

На Лизе было простое темно-зеленое шерстяное платье со старинными шелковыми кружевами у ворота. Шею обвивала нитка мелкого жемчуга — подарок матери. Сама Анна Федотовна никогда его не носила. «Подрастут девицы — пусть носят, если им поглянется». И жемчуг лежал в одном из ящиков комода, пока его не нашла вездесущая Иринка. Нить была разрезана пополам. Одна половина — Лизе, другая — Иринке.

Сегодня Лиза впервые надела ожерелье, и от непривычки ей все время хотелось дотронуться до зернышек жемчуга.

Тяжелая коса, уложенная на затылке, чуть оттягивала голову назад, что придавало женщине немножко горделивый и независимый вид.

Говорову Лиза показалась даже несколько чужой. Роднее, ближе была ему та, какую он видел в Соколовке. Может быть, поэтому, здороваясь, он не задержал ее руку в своей. Преодолевая смущение, сказал:

— Вы, Елизавета Георгиевна, сегодня какая-то… неожиданная!

Она хотела что-то ответить, но только улыбнулась. Почему — он не понял.

— …Извините, Максим Андреевич, мне нужно идти… Меня ждут.

Но он, вдруг найдя ответ своему недавнему настроению, понял себя, удержал:

— Подождите. Сейчас…

И торопясь, зная, что в любой момент могут подойти, помешать, заговорил горячо:

— Недавно я вас встретил вечером, когда вы шли с работы, вы были такая простая, радостная… Сегодня вы — совсем другая. Гордая, строгая. Может быть, тот телефонный разговор… — Он говорил путанно, бессвязно, но не мог остановиться. — Вы опоздали… Я смотрел на дверь… Я не видел вас в Соколовке неделю, но это равно месяцам… Боялся, что вы не приедете в театр, очень боялся.

Лиза не то испуганно, не то насмешливо посмотрела на Говорова.

— Максим Андреевич, на вас опера действует…

Она дотронулась до своих щек. Они горели. И, увидев, что этот жест заметил Максим Андреевич, вспыхнула еще больше.

К ним приближалась Нина Семеновна. Они заметили ее одновременно. Нина Семеновна, несмотря на свои туфли-оковы, решила выйти.

Лизе на миг показалось: вот сейчас перед Ниной Семеновной она будет выглядеть как напроказившая девчонка. Но затем вспыхнуло возмущение: а в чем, собственно, она виновата?!

Нина Семеновна низким, томным голосом изрекла:

— Кармен изумительна!

— Ничего изумительного в ней нет, — возразил Говоров. — Пойдемте, сейчас будет третий звонок.

— И не говори, пожалуйста, — уже капризно сказала Нина Семеновна. — Фигура такая прелестная… А костюм — настоящий цыганский, колоритный костюм!

Лиза почувствовала, что ей противен голос Нины Семеновны, противна вся она в ее голубом платье и лакированных туфлях…

В следующем антракте Максим Андреевич не встретил Лизу: она ушла из театра.

2

— Слушайте, Топольский, идите-ка вы к черту! — У Ани Ромашкиной в характере всегда не хватало выдержки, как она ни старалась ее воспитывать. — Еще мужчина, считаете себя, наверное, широкой русской натурой, а спорите по мелочам.

— Анна Дмитриевна, я прошу покорректнее.

— Э, да бросьте… ну, вы инженер, я техник — хотите сказать? Мы с вами — ровесники, одно поколение. Во-первых. Во-вторых, вы еще зеленоватый инженер, а я вполне зрелый техник. Короче говоря, мы примерно одинаковы. Да! Вы фронтовик, и я — тоже. Так давайте, как говорится, вести беседу «на полном сурьезе». Что вам не нравится в проекте? Зачем вы предлагаете вернуть его авторам и этим оттянуть строительство стадиона?

— Я уже сказал, что такой проект — дрянь, безвкусица…

Аня плотно сжала губы, смолчала. Но, конечно, не надолго:

— Вся безвкусица в проекте сводится, как я понимаю вас, к тому, что колонны арок должны быть круглыми?

— Хотя бы в этом. Ведь такая, на ваш взгляд, мелочь портит внешний вид ворот стадиона. Круглые колонны придают любому сооружению монументальность, а ваши шести-восьмигранные очень воздушные, легкомысленные.

Аня усмехнулась:

— Вот уж никак не думала, что арке над входом на стадион нужна какая-то особая монументальность. Да что вы, Аркадий Иванович, стадион-то строите для людей или для слонов?

Топольский снисходительно улыбнулся:

— Вы обладаете некоторой долей юмора. Неплохо. Такое свойство в характере усиливает кровообращение. — Но, видимо, он все-таки обиделся на Аню, так как добавил: — Правда, одиноким женщинам усиленное кровообращение вредно… Зачем напрасно будоражить кровь?

Аня медленно оторвалась от проекта, который все время рассматривала, потянулась на стуле:

— Такой сидячий день сегодня… Даже спина устала. Кровообращение, говорите? А оно, по-моему, будоражит не только душу, но и ум. Ну, а это, очевидно, мне поможет не