Читать книгу - "Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова"

Я сижу на телеге в унынии. Независимо от того, светит солнце, хмурится небо или накрапывает дождь, барометр настроения падает. Через полчаса из переулка доносится нестройный хор мужских голосов. Подозревая неладное, я решительно иду в направлении звуков и вижу в конце переулка огромную палатку, в которой догорает костёр свадебного пиршества. Не колеблясь, вхожу. Кроме моих работников, за столом уже почти никого нет.

Я (гневно). — Что же это такое, товарищи?!

Товарищи умильно смотрят на меня потеплевшими глазами.

Первый рабочий. — Ну, что ты, дочка, так кипятишься? Садись, выпей с нами!

Я. — Что вы такое говорите? Работать надо! Время не ждёт!

Второй рабочий. — Да, действительно нехорошо получается. Надо идти.

Второй рабочий встаёт и, держа в руках бутылку, переносит одну ногу через скамейку.

Третий рабочий. — Конечно, нехорошо (подставляет рюмку).

Второй рабочий наливает себе и соседу, выпивает и переносит через скамейку вторую ногу. Пошарив взглядом по столу, он берёт ещё две бутылки пива, суёт их в карманы и хочет направился к выходу.

Все работники (дружно). — А напоследок?

Второй рабочий возвращается. Все наливают себе по последней и выходят из палатки. Усевшись на телегу, с песнями, но без лопат, бригада направляется в поле. За лопатами поедет один из работников, пока остальные будут подкрепляться перед тяжёлой работой колбасой и пирогами со свадебного стола.

Может, всё дело в мужиках — бездельниках и алкоголиках? Так нет же! Усадьбы у них — загляденье. Дома — с мансардами, с солнечными верандами, расписными, по местному обычаю, фасадами. Хозяйственные постройки аккуратные, колодцы украшены узорами из цветного стекла. Каждый клочок земли любовно возделан, каждый куст винограда подвязан. Пока женщины в белых платочках отрабатывают обязательные «нормы» на прополке свёклы (иначе выгонят из колхоза), мужики не чуждаются никакой домашней работы. Неприятности начинаются у них за оградой личного участка. На строительстве колхозного коровника мастерок валится из рук, в спине возникает ломота, а цемент сам собой оказывается в заранее приготовленном мешке — для бетонных дорожек к бане и сараям. Если в колхозном саду перезревшие яблоки падают, укрывая землю, каждый доходчиво разъяснит, что собирать их бесполезно. Транспорта нет, а когда он появится, цех по переработке фруктов будет перегружен. На окладе нет места, да и условия для хранения неподходящие. «А яблони-то глупые!» — сказал мне однажды сторож, — «родят каждый год!» Колхозники могли бы использовать их на вино и сухофрукты, но не положено.

Принцип выше целесообразности — и это заходит так далеко, что целесообразность оказывается не ко двору.

Как-то, придя ранним утром к другой колхозной конторе, я увидела телегу с удобными сидениями и сытыми холёными лошадками, шестерых крепких трезвых мужиков и два больших термоса с горячей пищей для обеда в поле. Я ущипнула себя, чтобы удостовериться, происходит ли это наяву. Оказалось, что председатель — бывший канадский фермер, выходец из этого села. За короткое время колхоз прославился и преобразился: лучшая школа, огромный культурный центр, современная больница. Вскоре я, однако, узнала от своего отца, что председателя сняли за несоциалистические методы ведения хозяйства. Хотели посадить, но личность была слишком известная, да и пресса вступилась. Укатил наш фермер обратно в Канаду. И правильно сделал — к чему нам дурной пример? Представь себе, до чего бы дошло, если бы все мужики начали работать так, как у канадского фермера?! У меня даже мурашки по коже пробегают. В тот единственный в моей практике знаменательный день мы выполнили двухнедельную программу. Оставшееся время я вынуждена была скрываться дома — узнай начальство о таких скоростных темпах, мне и моим коллегам резко сократили бы длительность командировок и размер «полевых» выплат. Далее в связи с убыстрением процесса институт удесятерил бы объёмы работ, все поля покрылись бы сетью каналов, что приводило бы я наводнениям при любом сильном дожде, исчезли бы последние болота и лужайки, а бедные коровки грустно жевали бы пыльные лопухи вдоль заборов. В свою очередь разрастающееся министерство для освоения выделяемых сумм денег ориентировало бы нижестоящие структуры на осушение озёр, изменение русел рек, ускорение таяния ледников и искусственного подогрева Арктики. Как грибы после дождя стали бы появляться исследовательские институты, занятые доказательством исключительной важности и необходимости новых направлений работ. Заглядывать дальше я не рискую, но и не задаю себе больше вопроса, частный ли это случай.

Отец мой по-прежнему считает, что все наши неурядицы — результат «тактических ошибок партии», перегибов местных властей и недостаточной приверженности коммунистической идее. Иногда мне кажется, что это не его убеждение, а боязнь докопаться до правды, которая состоит в том, что неизбежность тотальной лжи заключена в самой коммунистической идее.

Всё начинается с мечты о рае, что в переводе на земные понятия означает общество, где хорошие люди правильно живут, постепенно искореняя всё неправильное и тем самым обеспечивая себе процветание и счастье. Здесь само определение лозунгов и задач требует чёткого разделения на чистых и нечистых, потому что всё последующее функционирование системы связано с искоренением зла.

Помнишь, ты писал, что не знаешь критериев отличия плохих людей от хороших. Но их узнать невозможно, потому что их нет. Нет такой точки отсчёта, такой теории, такого мудреца, который мог бы определить достоверно положительность или отрицательность явления или человека. Не потому, что для этого нужны сверхточные расчёты, а потому, что и мир, и человек, как наиболее полное его выражение, — бесконечно переливающаяся игра света и тени, поток, в который нельзя войти дважды. Вечером над горами парят лёгкие пурпурно-золотые облака, но отгорает закат, и они тяжелеют, приобретают свинцово-серый оттенок. Падший поднимается, возвысившийся падает, гадкий утёнок превращается в великолепную птицу. Нет застывших в своём конкретном воплощении Добра и Зла, нет мест во Вселенной, где они сконцентрированы, не существует Дьявола, да и Ангелам неоткуда взяться. И ад, и рай — в душе человека, он сам себе и заклятый враг, и преданный друг, он сам свой губитель и врачеватель.

Человек — это дорога между подножием и вершиной. Она либо поднимается вверх, либо сбегает вниз, либо петляет по склонам, в зависимости от того, каковы усилия человека, какова его устремлённость.

Человек — это процесс, многоцветный, непрекращающийся, разнонаправленный. Благородство, мужество, жестокость, злоба или нежность — состояния, зыбкие или сравнительно устойчивые, но не фатальные.

Мы назвали бы сумасшедшим каждого, кто во имя усовершенствования мира предложил бы уничтожить или переместить в какое-нибудь определенное место в космосе все частицы с отрицательным зарядом. Но не такова ли коммунистическая доктрина, уготовившая место под солнцем лишь тем, в ком «трудолюбие,