Читать книгу - "Рассказы о прежней жизни - Николай Самохин"

Отец, зацепив ногой низкий плетень, упал в наметенный за ним сугроб. Отдышался. Прислушался. И вдруг шкурой прямо ощутил одиночество: показалось, ни впереди, ни рядом никого нет. Он приподнял голову – нетоптанный, и справа и слева, снежок подтвердил догадку. «Вот это улупил! – поежился отец. – Считай, чуть не в плен прибег».

Немцы, спохватившись, молотили уже вовсю. Рвались за спиной мины. В промежутках между разрывами слышно было, как торопливо стучат пулеметы.

Потом стрельба сделалась реже, и отец понял: не он один залег, всех положили.

Впереди чернела врытая в косогор банька, и хотя душа упиралась, не хотела дальше, разумом отец понимал: там, под баней, укрытие, там его не зацепит. Он собрался с духом, в несколько прыжков перемахнул огород; взвизгнуло над ухом, отец успел подумать: «В меня!» – и упал под сруб, рискуя расшибить голову.

За баней было надежно. По крайней мере, пуля достать его здесь не могла. Отец расположился поудобнее, привалился спиной к срубу, вытянул ноги, достал кисет… Теперь он увидел всю корявую от воронок равнинку, уцелевший каким-то чудом стожок сена за огородами (отец его раньше не заметил), далекую полоску своих траншей. Увидел и подивился: ничего маханул! А назад если? Прямо как в анекдоте про старика, который сани в избе ладил. Ладил и все приговаривал: «Так… так…» А старуха ему с печки: «Так-то оно так, да наружу-то как?»

Справа от того места, где он только что лежал, за плетнем кто-то ворохнулся. Отец обрадовался: не один все же.

– Эй, друг! – окликнул негромко. – Живой?

– Целый, – ответили из-за плетня. – А ты, гляжу, с табачком? Покурим? – Солдат, значит, хорошо видел отца сквозь щелки.

– А сумеешь дополозть?

Солдат не стал ползти. Перевалился через плетень и, низко пригибаясь, побежал. Не добежал он каких-нибудь шагов пять. Над бровью у него вспыхнула темная точка, он упал в кучку припорошенной снегом печной золы.

«Насмерть! – вздрогнул отец. – Вот тебе и покурили…»

Солдат лежал, выбросив вперед руки. Между ними валялась скатившаяся с головы шапка. Отцу был виден его стриженый затылок, место, откуда вышла пуля. Нечего было и ждать, что солдат шевельнется.

Вдруг обнаружилась еще одна живая душа – Валерий. Он, оказывается, лежал в левом углу огорода, за кучей перегноя. Лежал, лежал и остервенился:

– Тьфу, сволота! Прямо слюной истек!.. Сусанин, погоди, не сворачивай – я к тебе рвану.

– Лежи! – испугался отец. – Вон один уже накурился. Досыта.

– Да в рот бы им!.. – отчаянно сказал Валерий, метнулся, как заяц, в одну сторону, в другую, третьим броском достиг бани, упал рядом с отцом и рассмеялся: – Думал – уши оторвутся.

Отец все поглядывал на убитого. Хотелось дотянуться, прикрыть мерзнувшую голову солдата шапкой.

– Паренек-то, – вздохнул он. – Даже не покурил перед смертью… Давай, говорит, покурим… И – на тебе.

– Привыкай, Сусанин, – сказал Валерий. – Здесь каждый чего-нибудь не успевает. Еще насмотришься…

Цигарку он свернул такой неподъемной величины, что отец всерьез ему посочувствовал:

– Удержишь?.. Зуб она тебе не вывернет?

– Не жалей, – мигнул Валерий. – А то подкрадутся гансы, прирежут нас с тобой – и весь кисет им достанется.

– Ну, хоть табаком их уморим, – невесело сказал отец. – Они от моего горлодера враз перемрут, как тараканы.

– Ага, перемрут! Держи карман. Шибко они от нашей водки поумирали?.. Это анекдоты одни, что немец на выпивку слаб. Они слабые, пока из собственной фляжки собственный шнапс разливают. Тогда – наперстками. А как до чужого дорвутся – хлещут стаканами. И хоть бы хрен! У них от чужого только хари наливаются… Ты их еще салом попробуй уморить…

– Гляди, гляди! – схватил его за руку отец. – Щас он их перещелкает!

От стожка сена двое солдат рысью катили куда-то станковый пулемет. Сбоку бежал лейтенант Михотько, высокий и длинноголовый, – его ни с кем невозможно было спутать, даже издалека.

– От дураки! – подался вперед отец. – Ползком же надо, ползком!

Один солдат упал. Пуля подрезала его на бегу, развернула – он опрокинулся навзничь.

Второй, прикрывая голову руками, как от жара, повернул обратно к стожку. Лейтенант что-то крикнул ему вслед и сам ухватился за пулемет. Солдат не успел добежать до стожка: подпрыгнул, будто его за резиночку вверх дернули, взмахнул руками по-птичьи и рухнул.

А лейтенант Михотько все дергал, рвал загрузший в снегу пулемет.

Пуля, как видно, задела ему лицо. Лейтенант схватил нос в горсть и тоже побежал. Вторая пуля пробила руку. Только после этого лейтенант догадался упасть.

– Ты смотри, что творит, подлец! – горестно изумился отец. – Сшибает, как орехи!

Валерий молчал. Цигарка, зажатая между пальцами, сплющилась, прорвалась и потухла. Махорка из нее высыпалась. Валерий сжимал клочок пустой бумаги.

– Сусанин, у тебя дети есть? – спросил он вдруг.

– Есть, куда им деваться, – ответил отец. – Трое.

– Не ко времени ты их настрогал.

– Дак я что, караулил его, время? Специально этот момент высчитывал?

– Так какого же ты… храбрый такой?! – обозлился почему-то Валерий. – Баню вчера высунулся брать… Ты, поди, и на фронт добровольцем пошел?

«Добровольца» отец пропустил мимо ушей, а насчет бани задумался. Вслух – по обыкновению.

– Зачем, говоришь, высунулся?.. Хм… Зачем-зачем… – И сам спросил: – Ты Лизунова помнишь – нет? Высокий такой, корявый?

– Какого еще Лизунова-грызунова? – сплюнул Валерий.

– Ну да, где же. Ты ведь к нам дня за три до выступления прибыл… А Козлова лейтенанта должен помнить… Ну вот… Мы там до тебя все высотку одну брали, каждый день в атаку ходили. Ага. Ребята все молодые бузуют бегом, как лоси. А мы с Лизуновым сзади. Мне-то еще ничего – я с одним автоматом. А у него ручной пулемет, он вторым номером пулемета числится. Ну, и годы тоже: он, как и я, с четвертого был. Вот и отстает, задыхается. А этот, Козлов, догоняет его – и палкой вдоль хребтины. Он с палкой на учения ходил. Сам себе вырезал из березки. Такую – вроде тросточки. Он, видишь, все фронтовика из себя строил – ходил прихрамывая. Когда, конечно, других офицеров рядом не было. То на правую ногу припадает, а то – забудет – и давай на левую. Да ну его, говорить даже неохота… Главное, никто не видел, как он там, сзади, Лизунова «поощряет». Я тоже не видел, пока Лизунов мне сам не сознался. Боюсь, говорит, забьет он меня скоро. Сил, говорит, уже нет – падаю. Я тогда оглядываться стал. И точно, гляжу, стегает он его, гадюка. А я уж сам приставать начал, чувствую, еще день-два – и меня он понужать зачнет… Ну, думаю себе, пусть только ударит. Пусть только попробует. В общем, набил полный диск патронов (я раньше с пустым норовил ходить-то, он меня еще все ругал за это, грозился), а тут набил полный: семьдесят две штучки – как один. Да еще запасной на пояс привесил. Все равно, думаю, двум смертям не бывать.