Читать книгу - "Мещанское гнездо - Михаил Борисович Бару"

нахлобучивай засаленную кепку, закуривай беломор и, даже чаю не попив, надрывно кашляя от утренней сырости, тащись, как Бианки или Солоухин, за семь верст в дальний лес на заветную поляну косить косой белые или в ельник за рыжиками. И только после того, как принесешь домой зайца, а в зайце утку, а в утке щуку, а в щуке два десятка белых, три — подберезовиков и без счета лисичек, вот тогда имеешь право сесть за письменный стол и написать: «Со старым Мазаем я бил дупелей» или «Для настоящего охотника дикая утка не представляет ничего особенно пленительного», или «Дернул же меня черт привыкнуть к этой ловле! Знаю, что чепуха, а сижу!», или «Немало росистых утр или серых деньков с то и дело накрапывающим дождем провел я в грибных перелесках», или…

Легавой собаки у меня нет. На даче, вместе с тещей, живет немецкая овчарка Грета четырех лет, которая никогда ни на кого не охотилась, кроме мышей. Не то, чтобы она их умела ловить, но сам процесс ее захватывает. Грета — дружелюбная собака, а для немецкой овчарки, охраняющей дачный дом, даже слишком. Жену так беспокоило это обстоятельство, что она вызвала кинолога из города, чтобы он собаку разозлил и научил лаять на посторонних. Кинолог приехал, спрашивал о собачьем режиме дня, долго говорил с Гретой, с женой и предложил провести десять сеансов обучения — каждый почти по тысяче рублей. Жена подумала и отказалась, а Грета промолчала, но когда кинолог садился в машину… укусила его за ногу. Может, и не все она поняла из того, что говорил ей кинолог, но цену, видимо, расслышала.

Теперь о ружье. Оно есть, но пневматическое. Такое, из которого стреляют в тирах городских парков и на ярмарках. Конечно, если из него попасть в глаз волку или кабану, то потом от них не убежишь, а утку можно и вовсе на всю жизнь оставить инвалидом по зрению. Впрочем, ружье все равно у тещи. Она им отгоняет соседского кобеля Черныша, когда он приходит на свидания к нашей Грете. Нет, в собаку теща не стреляет — она же не изверг. Она делает предупредительный выстрел в воздух. Второй она сделать не может, поскольку сил на то, чтобы переломить ствол и перезарядить винтовку у нее уже не хватает. Поэтому она просто выходит на крыльцо с винтовкой, чтобы сказать Чернышу, что… щенков мы всех, конечно, пристроили, но чтобы это было в последний раз.

Теперь про удочки с корзинами. Они есть. Есть крючки, поплавки, мормышки, донки, воблеры и закидушки, корзины, лукошки, набор старых, еще советских, перочинных ножей для срезания грибов и даже купленный за несусветные деньги специальный половой аттрактант для выманивания микроскопических червячков из грибных шляпок и ножек, но к рыбной ловле и собиранию грибов я как-то… Нет, мне, конечно, нравятся уха, рыбная солянка, расстегаи с семгой, порционные судачки а-ля натюрель, шашлык из осетрины, грибная икра, соленые рыжики, маринованные опята, лисички в сметане с картошкой, копченый кабаний окорок, тетерева на вертеле и жареные бекасы, но вставать в пять утра и, как писал Аксаков, «в тумане и сырости сидеть на мокром берегу реки, чтоб поймать какого-нибудь язя или голавля…», или, убегая от медведя, «взлетать, точно белка, по стволу сосны или березы вверх, обдирая бока и чувствуя при этом, как пятки вместе с сердцем, которое в них ушло, вот-вот сейчас откусят…»[27] или «чувствовать страшную тяжесть в животе из-за проглоченной вместе с уткой дроби»[28]… Охота была.

Зато у меня есть набор походных стопок, подходящих для ловли и окуня, и судака, и щуки. Есть даже стаканы для охоты на медведя. Правду говоря, этого набора вполне достаточно, чтобы сесть за стол и написать…

К середине ноября, когда зарядят бесконечные холодные дожди со снегом, когда дождевые черви уползают к центру Земли в поисках тепла, а уже накопанные не захотят вылезать из теплой консервной банки, когда мотыль станет выпадать из окоченевших пальцев, когда летняя рыбалка кончится, а зимняя еще не начнется — рыбак станет приходить домой. Сначала ненадолго — только за гитарой или за спрятанной в туалетный бачок бутылкой водки, потом на час или два, переодеться в сухое и теплое, поесть горячих домашних пельменей, а к тому времени, как реки, пруды и озера покроются тонким льдом, останется на ночь. В этот период его можно познакомить с подросшими за лето детьми, отправить в школу на родительское собрание, велеть принести картошки из магазина или выбить ковер. Если рыбака правильно прикармливать и вываживать, то его можно вывести даже в театр. Сначала, вместе с детьми, на спектакль «Сказка о рыбаке и рыбке», а уже потом… Увы, редко кому удается «потом». Как только окрепнет лед…

* * *

С самого детства, с тех самых пор, когда я увидел первую картинку в книжке, мне хотелось в нее уйти. Не во всякую, конечно. Самым первым было желание спрятаться в каменный дом поросенка Наф-Нафа и прожить в нем всю жизнь. Потом хотелось пробраться в какую-нибудь героическую картину вроде «Чесменского боя», чтобы постоять на капитанском мостике, дать команду «На абордаж!» и быстро вернуться в школу в звании капитана первого ранга с Георгиевским крестом на груди и наградным кортиком «За храбрость». Одно время собирался я в «Свободу, ведущую народ» — мальчишкой с двумя пистолетами, потом во времена Петра Первого, но не в «Утро стрелецкой казни», а в картину Серова, чтобы вместе с ним руководить строительством Санкт-Петербурга, брить бояр и строить корабли.

Хотелось оказаться алхимиком на картине Тенирса, Суворовым, переходящим через Альпы, написанные Суриковым… Из песни слов не выкинешь — хотел быть Лениным на картине уже другого Серова, где вождь мирового пролетариата провозглашает Советскую власть на Втором Съезде Советов. (Пусть подымет руку тот, кто в нашем советском детстве этого не хотел.) Список длинный — всего не упомню. И все же каменный домик Наф-Нафа, пусть заброшенный и сильно обветшавший…

Бродил я по выставке акварелей Исторического музея «Пейзажи старой Москвы» и, глядя на первопрестольную столицу конца восемнадцатого и начала девятнадцатого веков, жалел о том, что нельзя съежиться до размеров спички и влезть в какой-нибудь «Вид Новоспасского монастыря и Крутицкого подворья со стороны Москвы-реки» или в «Окрестности реки Яузы», или в «Вид на храм Христа Спасителя, Каменный мост и Кремль от набережной Москвы-реки», к деревянным заборам, коровам, рыбакам, портомойне, развешанному на веревке постиранному белью, утлым лодчонкам, мужикам, бабам, ребятишкам, собакам, щегольским коляскам,