Читать книгу - "Олух Царя Небесного - Вильгельм Дихтер"

Солдаты в зеленых мундирах вскоре пришли к нам. Это были австрийцы; они обрадовались, услышав венский акцент наших женщин. Бабушка показала им фотографию деда с медалью и саблей.

— Мой муж тоже воевал с русскими.

Они наклонились, чтобы получше разглядеть медаль. Одному из них понравились светлые кудри и голубые глаза Ромуся.

— Где его отец? — спросил он.

— Умер, — сказала Тереза.

— Er ist gestorben, — перевела мать.

Солдат вынул из кармана шоколадку и дал Ромусю.

— А если бы тебе приказали его застрелить? — спросила мать.

— Befehl ist Веfеhl[7].

Однажды, уходя, они сказали:

— В случае чего мы поставим караул у дверей.

Акция после погрома всех застала врасплох. На улицах внезапно появились немецкие солдаты в черных мундирах. У выходов со дворов выстроились польские и украинские полицейские. В квартиры врывались еврейские полицейские в старых военных фуражках без орлов. Выводили женщин, детей и стариков. Всех гнали на Панскую. Толпа, окруженная немцами, шла по мостовой в сторону скотобойни и железнодорожной станции. А другая толпа, на тротуарах, стояла и смотрела. Дети, чьи игры прервала акция, показывали пальцами на убегающих евреев.

Мы спрятались в подвал. Сквозь щели в крышке люка, через который ссыпали уголь, снаружи доносились крики и обрывки разговоров. С нами не было только бабушки: увидев, как тесно в подвале, она укрылась у соседки в другом конце двора. У наших дверей стоял патруль конной полиции.

Приплелся подвыпивший сосед, пан Грач.

— Евреи! Вылазьте! — закричал он. Австрийцы расхохотались.

На вторую ночь ведро, служившее сортиром, переполнилось. Нечего было пить. Утром забу́хали сапоги входящих в квартиру солдат. Они подняли дверцу в полу.

— Выходите! — крикнули они. — Акция закончена.

Когда Нюся побежала в другой конец двора, австриец, который полюбил Ромуся, сказал матери:

— Там всех забрали. Die Saatkrähe[8]их выдал.

Мы остались одни. Дедушка сидел на стуле, положив руки на голову маме, которая стояла перед ним на коленях. Нюся лежала на полу. Отец сел около нее, поджав длинные ноги.

— Может, придет письмо… — тихо сказал он.

— Они ее убьют, — плакала Нюся.

— Всех убьют, — сказала Тереза.

Марека Бернштейна и его деда тоже забрали. Пошли слухи о товарных вагонах, забитых живыми и мертвыми. Такие вагоны я уже видел при русских. Из открытых дверей на нас смотрели коровы. Теперь в этих вагонах везли людей, справлявших нужду под себя. Дети оседали на пол и задыхались под ногами взрослых. Железнодорожники рассказывали про лагерь в Белжеце[9], большой, как город. Поезд въезжал прямо туда. Людей раздевали и гнали мыться. Но в бане вместо воды был газ. Трупы сжигали на железных решетках. Вагоны мыли водой из шлангов.

«Евреи выходят только через трубу», — говорили железнодорожники.

* * *

При еврейском приюте в Дрогобыче было собственное ремесленное училище. Сироты, которые ни на что лучшее рассчитывать не могли, приобретали в нем профессию на всю жизнь. Мачек научился там делать щетки. Пан Унтер, считая, что немцы наверняка заберут из приюта калек, спрятал Мачека в деревне, чтобы спасти его от селекции.

Одновременно с акцией в Бориславе во дворе приюта, который был обнесен железной оградой, собрали детей и учителей с семьями. Еврейская полиция выстроила их в колонну. Из кабины стоящего у ворот грузовика с солдатами в черных мундирах высунулся офицер и махнул рукой. «Вперед!» — крикнули полицейские. Колонна вышла из ворот и направилась в сторону железнодорожной станции. Грузовик медленно ехал следом. Шли в тишине, неся на руках больных и калек. На запасном пути, далеко от станции, стояли товарные вагоны с широко открытыми дверями. Дети, идущие в первых рядах, приблизившись к ним, остановились — они не могли дотянуться до пола вагона высоко над головой. Полицейские начали кричать и бить их палками. Ребята постарше бросились бежать, но их ударами загнали обратно в толпу. Все в панике стали карабкаться в вагоны. Те, что повыше, закидывали маленьких. Когда полицейские закончили свою работу, с грузовика соскочили немцы и полицейских тоже затолкали внутрь. Потом задвинули двери и обвязали проволокой замки. Подъехал паровоз и громко стукнул по буферам. Железнодорожники накинули цепи. Из-под колес паровоза вырвались клубы белого пара, и поезд тронулся.

* * *

Австрийцы, уезжая на фронт, плакали. Еврейский совет объявил, что неподалеку от улицы, на которой жил Куба, устроено гетто. На Панской, в комнатах без мебели, возле холодных кафельных печек лежали тюфяки и подушки. Из стен кладовки торчали пустые крюки.

Крестьянин привез к нам Мачека, спрятанного на телеге под сеном. Волосы у него были светлые, как лен. Он сидел на полу, уронив руки на колени. Когда Тереза обращалась к нему, улыбался, но не поднимал головы.

Нюся лежала на своей подстилке, отвернувшись к стене. Она молилась, чтобы мать взяла ее к себе. Встала только, когда пришел Куба.

— Не иди в гетто, — сказал он. — Это западня! Пойдем со мной. Я знаю место, где нас никто не найдет.

— Без папы и Анди?

— Я тебя люблю.

Вечером к нам пришли мужчина и женщина, чтобы посмотреть на Ромуся. Дедушка расхваливал внука, которого Тереза держала на руках. Выглядит лучше некуда. Затеряется среди их собственных шестерых детей. К счастью, он еще не умеет говорить. Мужчина заявил, что предпочел бы девочку. Деньги, однако, взял. Тогда дедушка вынул из кармана ампулу и отломал у нее кончик. Потом достал носовой платок и побрызгал на него жидкостью из ампулы. Подойдя к Ромусю, положил ему платок на лицо. Я почувствовал странный сладкий запах. Ромусь перестал лепетать. Дедушка взял его у Терезы и отдал чужой женщине.

— Если мы погибнем, — сказал он, — его заберет доктор Самуил Мандель, мой сын.

* * *

У отца поднялась температура. У него были воспаленные глаза и красные пятна на щеках. Он быстро дышал полуоткрытым ртом. Кашляя, подавался вперед и хватался за рубашку на груди. Потом сплевывал в баночку и, опустив голову, долго отдыхал.

— Это конец, Андя. Перед пневмотораксом было то же самое.

— Дети, — сказал дед, — в гетто нас будут кормить.

Мне было интересно, куда увезли Ромуся. Я подергал мать за рукав, но она не обращала на меня внимания. Я подошел к отцу.

— Не подходи к папе! — крикнула мать.