Читать книгу - "Лис - Михаил Ефимович Нисенбаум"

крикнула: «С места!», и Гвоздеву пришлось вернуться. Дроздовскую он снова не расслышал, словно его слух не принимал ее звуковую частоту. Как только скрипучий голос завел разговор о пермских показателях, по залу сорняками поползли шепотки: всех волновала дальнейшая часть повестки. Проректору Кожуху пришлось сначала призывать слушателей к тишине, а потом останавливать Гвоздева, который за двадцать минут не дошел еще и до половины:

– Михал Петрович, у вас часов, что ли, на руках нет. Вы скажите, мы вам подарим… На юбилей…

Никита Фролович Кожух, проректор по общим вопросам, был полковник МВД в отставке, и общение без матерщины давалось ему нелегко. В тугих паузах между словами он напряженно пытался найти замену привычным выражениям или просто остановить то, что так и норовило вырваться наружу. И хотя говорил он гораздо тише Дроздовской, приезжий услышал его сразу, жалостливо погладил недочитанную страницу и с извинениями осел в кресло.

– Думаю, Ученый совет может оценить работу пермского филиала как глубоко удовлетворительную, – раздался добродушный голос Водовзводнова. – Спасибо, Михаил Петрович.

Затем поздравляли с семидесятипятилетием профессора Хенкина, которому под дружеские, но несколько нетерпеливые аплодисменты вручили дорожные шахматы и букет таких же белых гвоздик, какие стояли в вазах на столах.

– Слово для сообщения предоставляется нашему почетному гостю, куратору института Якову Денисовичу Шумилину.

Яков Денисович поднялся с места и говорил, обращаясь только к членам президиума:

– Дорогие друзья! В этот поистине исторический день от имени председателя Госкомвуза Российской Федерации поздравляю ваше заведение и лично Игоря Анисимовича с утверждением заявки на присвоение статуса государственного университета.

Сообщение Шумилина было встречено бодрыми, хотя и растерянными овациями. Далее было сказано, что после смены статуса предстоит сформировать несколько независимых факультетов, увеличить количество докторов и кандидатов наук, что коэффициент бюджетных зарплат будет поднят, учебный план пересмотрен и необходимо до начала следующего учебного года принять новый устав.

После куратора слово взял ректор. Обводя сонными татарскими глазами присутствующих (так что каждому показалось, что именно с ним Водовзводнов хотел встретиться взглядом), он сообщил, что вскоре институт получит название Государственного финансово-юридического университета, что здание на Зоологической отдается университету в аренду на сорок девять лет и теперь открывается великое множество разных возможностей: увеличение набора, а стало быть, числа бюджетных и коммерческих мест, рост заработной платы не только за счет нового статуса, но и коммерческой надбавки (по залу пробежал одобрительный гул), к которой с будущего года прибавляется также ежемесячная премия от мэра Москвы. Игорь Анисимович неспешно говорил о новой библиотеке, о связях с германскими, южнокорейскими и американскими университетами, об обмене преподавателями и студентами. Именно в тот момент, когда радостное возбуждение участников дошло до предела, ректор прибавил, что одним из пунктов нового устава будет новая форма трудовых отношений.

– Многие из вас слышали о злоупотреблениях, которые имеют место на отдельных кафедрах…

Марфа Александровна почувствовала, что кровь отливает от щек и лба.

– …Идут разговоры, что заведующих кафедрами нужно избирать по решению рядовых преподавателей тайным голосованием. К чему это могло бы привести? К тому, что вместо проверенных, опытных руководителей пролезут популисты, болтуны, шарлатаны. На кафедрах начнутся интриги, склоки, и вместо того, чтобы заниматься своим делом, заведующим придется заигрывать с преподавателями, пытаться конкурировать с разными цицеронами в кавычках.

– И мы хорошо знаем таких цицеронов, – несколько громче, чем нужно, произнес Уткин.

– Остап, не влезай, – еле слышно, но внятно клокотнул Кожух.

– Мы долго думали с коллегами и совещались с комитетом, – Водовзводнов послал Шумилину просветленную улыбку, – и поняли, что защитить нашу стабильность может только контрактная система. С каждым работником будет заключен договор на пять лет или на год. После этого должна проводиться аттестация, в ходе которой кафедра решает, стоит ли продолжать сотрудничество.

Мертвая тишина воцарилась в зале заседаний. Казалось, помещение раздвинулось и потемнело. Сидящие пытались осмыслить сказанное и изредка переглядывались.

– …Если какой-то преподаватель вызывает у вас сомнения, можно заключить с ним договор на год, а уж за год видно будет, готов он к нормальному сотрудничеству или продолжает валять дурака. Раньше – вспомните, например, случай с Ровенским, – нужно было выносить выговоры, проходить через какие-то комиссии, черт знает, сколько всего вынести, чтобы избавиться от балласта. Теперь – другое дело. И для преподавателей это будет хорошим поводом задуматься о… о конструктивном подходе к работе.

Большинство сидевших в зале были опытными юристами, для которых поиск подвоха, ловушек и слабых мест – первое, непроизвольное движение ума. Недоверие усугублялось тем, что они находились в обществе себе подобных. Водовзводнов еще не кончил говорить, а заседание из торжественного перекрасилось в судебное. Старые матерые законники незримо, но стремительно облачались в юридические доспехи, заряжали аргументы, проверяли в ножнах отточенные возражения, прицеливались в президиум и друг в друга. Но самым поразительным был отвердевший холод самообладания. Готовность к схватке процессуальных ветеранов по-прежнему имела обманчивый вид почтенного собрания. Проиграть в неотвратимо надвигающемся сражении должен был тот, кто решился сражаться в открытую.

В зал вернулись звуки и голоса. Первыми заговорили те, кто не встал при появлении начальства. Из президиума прозвенел колокольчик. Эдуард Оскарович Остроградский, проректор по учебной работе, в сливовой рубашке и щегольском кожаном пиджаке, взял микрофон.

– Тише, тише, господа. Сейчас всем дадут высказаться. Давайте поблагодарим Игоря Анисимовича и отпустим уважаемого Якова Денисовича Шумилина. Большая просьба при обсуждении придерживаться регламента: не более пяти минут на выступление.

Поклонившись ректору и залу, чиновник, не разгибаясь, пошел к выходу, где его ловко перехватил Нуанг Кхин. Тем временем над столами там и здесь поднялись руки. С этого момента зал заседаний походил на оркестровую яму до появления дирижера, хотя дирижер давно был на месте и время от времени стучал палочкой по пульту. Более всего нетерпения являли профессор Чешкин и профессор Равич. По лицу Равича неслись грозовые тучи, лицо Чешкина было невозмутимо, но рука кромсала воздух зала на сквозняки. Тем не менее первое слово Остроградский предоставил не им, а Муминат Эдуардовне Сафиулиной, которая даже не шевельнулась, просто подняла взгляд на Остроградского. Муминат Эдуардовну побаивались все. Несмотря на то что никто никогда не видел ее в гневе и не слышал, чтобы она повышала голос, ей старались не перечить.

– Уважаемые товарищи! – сиплый голос Муминат Эдуардовны заставил сидящих поежиться. – Многие в этом зале – юристы, которым не требуется никаких пояснений. Юрист никогда не выражает свою собственную волю. Юриста не спрашивают, чего он хочет. Его спрашивают, как оформить и реализовать чужую волю – государства, организации или частного лица. Но сегодня случай особый. Мы сами устраиваем нашу будущую жизнь. Нас впервые официально спрашивают, на что мы согласны. И если лично меня спросят: Муминат! ты хочешь, чтобы статус нашего института стал выше? чтобы за нами закрепили прекрасное здание в