Читать книгу - "Крылья голубки - Генри Джеймс"

Дама казалась несвежей, ибо была немолода, хотя каждой по́рой своей отрицала, что уже стара; однако она отличалась живостью и множеством драгоценностей, их было слишком много для яркого летнего дня, а одета она была в самые светлые тона розового и голубого. Она полагала, что в этот промежуток времени она не сумеет посетить кого бы то ни было, – то есть это Милли полагала. И она каким-то образом поняла, что лорд Марк спасает ее от этого вопроса. Он вмешался, просто перебив леди Олдершо и вовсе не заботясь о том, как это понравится самой леди. Ясно было, что именно так и следовало с ней обращаться – во всяком случае, ему, потому что она сразу замолчала и, улыбнувшись, пошла прочь вместе с ним. С ней обошлись жестоко – такое было бы поделом врагу. А ее спутник все стоял, чуть растерянно, весь поглощенный стремлением выражать любезность, словно любезность – большой и громкий свисток; он просто как умел источал симпатию, когда его супруга пыталась сделать заход, и Милли, в свете происходящего, смогла наконец выяснить, кто они такие. Это были лорд и леди Олдершо, и умной частью семейства считалась жена. Минуты две спустя ситуация изменилась, и впоследствии Милли поняла, что случилось это благодаря хитроумной операции Кейт. Она заговорила о том, что ей, пожалуй, надо бы пойти посмотреть, нельзя ли отыскать Сюзи; но, говоря так, она присела на ближайшую банкетку. Перед нею, сквозь раскрытые настежь двери, открывалась длинная перспектива других комнат, где в конце анфилады лорд Марк прогуливался с леди Олдершо, которая, идя очень близко к нему и настойчиво о чем-то толкуя, со спины казалась как-то особенно опытной. Лорд же Олдершо оказался покинутым в одиночестве посреди зала, тогда как Кейт встала теперь перед Милли, спиной к нему, всем своим существом выражая доброту. Доброта эта была адресована только ей – ей одной; она чувствовала, что с бедным лордом Олдершо обходятся так же, как лорд Марк обошелся с его женой. Он бесцельно побродил там немного, шаркая ногами, вдруг вспомнил о портрете Бронзино, перед которым и задержался, вставив в глаз монокль. Портрет заставил его издать какой-то странный, нечеткий звук, почти неотличимый от хрюканья, а затем – «Хм, совершенно замечательно!» – что осветило лицо Кейт весельем. В следующее мгновенье он проскрипел прочь по натертому паркету, чтобы присоединиться к остальным, и Милли почувствовала себя так, будто нагрубила ему. Но как бы там ни было, лорд Олдершо был всего лишь деталью, а Кейт уже спрашивала у нее, не заболела ли она.

Так и случилось, что там, наверху, в великолепном, вызолоченном историческом зале, в присутствии на стене бледного образа, чьи глаза, казалось, непрестанно всматривались в ее собственные, Милли вдруг обнаружила, что погружается во что-то, совсем интимное и смиренное, чему подобное великолепие выступало весьма необычным свидетелем. Оно явилось ей в той форме, в какой она должна была его принять, совершенно нежданно, и самым заметным в нем в то же время было то, что ей пришлось в него погрузиться, чтобы избежать чего-то другого. Что-то другое, с первого взгляда на появившуюся пред нею минуты три назад подругу, обозначило свое присутствие, даже несмотря на то, что остальные пытались привлечь к себе ее внимание; это что-то упорно присутствовало здесь, как Милли с все большей неловкостью ощущала, во всяком случае, с первого момента, а потом, видимо благодаря собственной энергии этого чего-то, с каждым возобновлением их встречи. «Неужели она вот так на него смотрит?» – задавала она себе вопрос; упорство выражалось в том, что Милли никак не могла забыть, что Кейт с ним знакома. Это вовсе не было ни виною Кейт, ни, разумеется, его виною, и она ужасалась тому, что, великодушная и мягкая, может отнестись к кому-то из них так, будто вина эта и впрямь существует. Она не могла бы никак загладить подобные мысли перед Деншером – он находился слишком далеко, но ее вторым побуждением было загладить это перед Кейт. Она тотчас и поступила так, с какой-то странной, нежной энергией – побуждение воплотилось в действие незамедлительно.

– Не могли бы вы завтра оказать мне великую услугу?

– Все, что угодно, милая девочка.

– Только это – секрет. Никто не должен знать об этом. Мне придется быть ради этого жестокой и лживой.

– Тогда я – как раз тот человек, кто вам нужен, – с улыбкой ответила Кейт, – потому что я обожаю такие вещи. Давайте сделаем что-нибудь дурное! Ведь вы просто невероятно безгрешны.

В ответ на это взгляд Милли несколько дольше задержался на ее собеседнице.

– Ах, боюсь, мне недотянуть до вашей идеи. Мне всего лишь хочется надуть Сюзан Шеперд.

– А-а, – протянула Кейт, словно это и правда было слишком мягко.

– Но основательно – так основательно, как только смогу.

– Что касается надувательства, – спросила Кейт, – пригодятся ли вам мои способности? Конечно, для вас я очень постараюсь.

Соответственно две наши героини сразу же договорились, что Милли получит помощь и поддержку в виде присутствия Кейт во время визита к сэру Люку Стретту. Кейт потребовалась целая минута для выяснения, и ее подруга получила огромное удовольствие оттого, что это имя ничего Кейт не говорило. Самой же Милли оно уже несколько дней говорило очень многое. Персона, о которой идет речь, пояснила она, величайшее из светил медицинского мира, если она правильно себе представляет, и она, как ей кажется, заполучила (употребив для этой цели мудрость змеи) нужного врача, высочайшего профессионала. Она написала ему три дня тому назад, и он назначил ей время – одиннадцать тридцать; ей только накануне пришло в голову, что она не может поехать к нему одна. С другой стороны, ее горничная для этого не так уж годится, а Сюзи – слишком хороша. Кейт выслушала ее объяснения с благожелательным терпением.

– А я – между и между. Счастливая мысль! Слишком хороша – для чего же?

Милли задумалась.

– Ну зачем ее беспокоить, если ничего нет. И еще больше беспокоить – то есть, я хочу сказать, раньше, чем следует, – если что-то есть.

Кейт устремила на нее глубокий взгляд:

– Что же, в конце концов, с вами происходит?

В ее вопросе неизбежно слышалось раздражение, будто от Милли требовали представить наконец какое-то объяснение; так что она на какой-то момент почувствовала в подруге как бы лицо гораздо старше себя, стоящее несколько выше, сомневающееся в ее воображаемых недугах и подозревающее в ее волнениях пустячные жалобы несмышленой юности. Это ее несколько приостановило, и далее она сказала, что, пока суд да дело, она именно и хочет узнать, что же с ней происходит; и тут же добавила, ради умиротворения, что, если у нее просто разыгралось воображение, Кейт станет свидетельницей ее позора. Кейт в свою очередь живо выразила надежду, что раз Милли может выходить и быть такой очаровательной, раз она способна повсюду блистать и у всех вызывать интерес, значит она не все время испытывает страдания или волнение, а следовательно, не верит, что ей грозит хоть сколько-нибудь серьезная опасность.

– Ну вот, я и хочу выяснить. Выяснить! – Таков был единственный последовавший на это ответ.

На что Кейт очень живо откликнулась: